Все началось банально: я, курсант Высшего Морского института Радиоэлектроники проходил практику с целой оравой таких же разгильдяев-второкурсников, как называет нас командир роты, на учебном корабле «Перекоп». В этом году наши отцы-командиры сумели раздобыть топливо, и мы не простояли, как обычно, всю практику у причала, а 13 июня потихонечку пошли себе по морям по волнам, не заходя ни в один заморский порт по причине состояния нашей посудины. То есть, наш многострадальный «Перекоп», обучивший тысячи и тысячи таких парнишек, как я, здорово от них претерпел. И потому в настоящее время находился в таком состоянии, что первый же порт не выпустил бы нас из своей акватории.
И вот мы целый месяц шли и шли себе, изредка подпитываясь провиантом и горючим с наших плавбаз. И дотопали аж в самое Средиземное море! И благополучно миновав остров Крит и издали, налюбовавшись его красотами, мы уже направлялись к острову Сардиния, чтобы полюбоваться еще и его красотами, а потом спокойно отправляться домой.
С самого начала практики нас, курсантов, поселили, как и полагается, на третьей палубе, на носу. Дальше наших кубриков – один только камбуз. Все бы хорошо, но курить можно было только на юте, то есть, на корме. С носа на ют нам приходилось ходить кругами, так как по четвертой палубе, где был прямой выход на корму, могли ходить только офицеры и мичмана. Идти из-за одной сигаретки в обход, естественно, ни один дурак не захочет, поэтому мы все старательно щемились за бочками, ящиками, лишь бы не попасться на глаза родным отцам-командирам, или, что еще страшнее – руководителю практики. Он откровенно не испытывал любви к курсантам, и во всех смертных грехах у него были повинны курсанты-разгильдяи. Даже, когда перед самым выходом из российских территориальных вод, на приехавшего с проверкой какого-то очень важного вице-адмирала нагадила чайка, наш руководитель клятвенно заверял его, что это курсанты специально подговорили ее, дабы опорочить его в глазах начальства…
И потому сегодня после физической зарядки, перед завтраком, нас полным составом отправили ловить на палубу этих самых бакланов, чтобы им не повадно было портить фуражки высокого начальства. Мы старательно ползали по всему кораблю, пытаясь приманить этих коварных засранцев остатками от вчерашнего ужина, но у нас ничего не получалось. Видно, шарики у этих бакланов работали не хуже нашего. Так и не сумев поймать ни одной птички, мы, устав от трудов наших праведных, встали за первую попавшуюся бочку, перекурить это дело.
Не успели мы затянуться, как тут же услышали такой отборнейший мат, да с такими витиеватыми определениями в наш адрес, какого я еще никогда в жизни не слышал, и вряд ли теперь уже услышу. Весь нюанс заключался в том, что мы примостились как раз за бочкой с мазутом, чего, естественно, делать ни в коем случае нельзя. В ответ мы живенько побросали окурки, и дружно топающей толпой побежали шхериться в кубрик. Не знаю, как другие, но я, лично, до кубрика добежать не успел, так как с бегом у меня всегда была напряженка. Зато я, наверное, лучше других услышал два грохнувших взрыва у себя за спиной…
В унисон этим взрывам меня подбросило вверх на высоту двухэтажного дома, не меньше, потому что, опадая вниз осенним листочком, я успел полюбоваться на четвертую палубу с высоты птичьего полета. А когда парил над своей родной – третьей, увидел наш горящий кубрик и чьи-то обгоревшие ноги, торчащие из иллюминатора. По 46 размеру я догадался, что это был мой закадычный дружок Баден. Спасательные шлюпки разорвало взрывами, и сейчас, обломки от них как в замедленном кино оседали на палубу синхронно со мной.
