«Какого хрена?!» — единственная цензурная мысль, пришедшая в
голову после падения. Я сидела в огромной луже, ещё не вполне
осознавая всю плачевность положения. Это была уже не совсем лужа —
вода большей частью испарилась, а грязь загустела и приобрела
консистенцию густой сметаны. Такой тёплой и мягкой, что это даже
могло бы быть приятным, если принимать грязевые процедуры в
SPA-салоне, а не среди бела дня в центре города. Сзади кто-то
неприлично заржал.
Я вышла из прострации и снова огляделась — с одной стороны
возвышался бордюр, с другой осталась лишь узкая полоса сухого
асфальта. Черт же меня дернул обходить лужу слева! Надо было идти
по бордюру, но побоялась, что равновесие не удержу. А тут удержала,
два раза. Наверняка, со стороны это выглядело феерично. Особенно
взмах руками, в тщетной попытке удержаться за воздух, когда
подсохшая грязь сделала своё гнусное дело.
На одежду смотреть было страшно — любимые светлые брюки,
частично блузка и даже новенькая летняя сумочка оказались покрыты
толстым слоем густой серой субстанции. А я шла на важное
собеседование, между прочим! К идиотским ситуациям мне не
привыкать, но такое, хвала Вселенной, случалось нечасто.
В прошлый раз подобный позор я переживала лишь однажды — на
летних каникулах после девятого класса. Тогда я чувствовала себя
офигенно взрослой. Ещё бы — нога доросла до тридцать шестого
размера, а значит — больше никаких дурацких детских сандалий! И я с
воодушевлением начала брать напрокат мамину обувь — благо, она не
возражала, а размер у нас теперь был одинаковый.
Весь июнь я добивалась ровного загара, чтобы охмурить своими
красивыми бронзовыми ногами соседского Мишку. Пожалуй, этой частью
своего тела я даже немного гордилась, поэтому в тот день нарядилась
в новые шорты — из ткани чудесного шоколадного цвета, с кармашками
из сине-зелёного бархата и с пояском на пряжке. Эту прелесть сшила
мне бабушка, пожертвовав юбкой, которую носила ещё в пору работы в
сельсовете — в молодости она была модницей, а на пенсии
перекраивала сохранившийся винтаж во вполне современные
вещички.
Вечером у нашей компании планировалась тусовка на речке —
костёр, гитара, пиво, пока взрослые не видят. А мама, заметив, что
я куда-то намылилась, попросила загнать телёнка, который пасся на
поляне за огородами. Время поджимало, и переодеться туда и обратно
я не успевала. Пришлось всей такой красивой идти с хворостиной,
открывать загоны, и тащиться за телёнком, перепрыгивая по пути
навозные лепёхи.
Уж не знаю, что телёнку взбрело в голову, может, муха укусила,
или что под хвост попало, но когда я ласковыми словами привлекала
его внимание, пытаясь заманить в загон, он опустил голову, выставив
вперёд широкий лоб, и понесся прямо на меня. Я, испугавшись,
отскочила в последний момент — от прямого удара в живот можно было
заполучить разрыв селезёнки или ещё что-то, не менее «приятное». И,
конечно же, упала, шлёпнувшись задницей прямо в свежайшую коровью
лепёшку.
Вот и сейчас я чувствовала себя примерно так же, как в тот день
— мои планы и смелые надежды вмиг перечеркнуло одно неловкое
движение. Но тогда свидетелем моего позора были только телёнок да
парочка куриц, а сейчас... Хотелось плакать или истерически
смеяться, но все же пришлось взять себя в руки и подняться. Лужа,
не желавшая выпускать меня из своих тёплых объятий, издала
непристойный чавкающий звук.
«Это фиаско, братан». Грязь падала с меня кусками, обтереться
шансов не осталось, даже если бы я смогла своими чумазыми руками
добраться до влажных салфеток, покоящихся в недрах белой сумочки.
Чудесной сумочки из лакированной кожи, с жёлтыми вставками и
ручками, с цепочками на отделке. Сумочки, на которую я облизывалась
неделю до того, как раскошелиться. Хоть она и продавалась в
магазине конфиската, всё же стоила запредельно дорого для вчерашней
студентки, перебивающейся случайными заработками. Так что на
покупку я решилась, в надежде, что в ближайшее время устроюсь на
работу.
