– Нам пора отсюда убираться!
– Ага, как? Мы, вообще-то, прикованы друг к другу наручниками и сидим в полицейской машине.
– Он неплотно захлопнул дверь. Она открыта, – возражает Симаков, озорно сверкая глазами, – по моей команде ты кидаешься вслед за мной, как горная лань!
– Уверен? Мне не кажется это хорошей идеей. Бравая жандармерия может здорово на нас обозлиться…
Симаков кивает и смотрит в окно на французского полицейского, отошедшего в сторону местных беспредельщиков. И хоть Симаков всем своим видом напоминает солдата, готового броситься грудью на амбразуру, я сомневаюсь…
– Не дрейфь. Если ты помнишь, нам хотят приписать штраф за секс в общественном месте. Могут заставить и улицы подметать.
Чёрт! Мне совсем не хочется выгребать мусор с улиц, впрочем, так же, как и быть занесённой в базы правонарушителей порядка за то, что слегка увлеклась с парнем в процессе… Но бегать от полиции мне кажется ещё большим безумством! Голос разума в моей голове вопит и собирает вещички: извините, ребята, мне пора сойти! Оставайтесь-ка вы без меня…
– Поля, мы теряем время, – нетерпеливо толкает меня в бок Симаков, – ты посмотри, какой он толстый! Ему нас ни за что не догнать.
Я согласно киваю, глядя на толстые ляжки полицейского и внушительный живот. Я-то наивно полагала, что только в России патрульные полицейские выглядят так, будто соревнуются: кто толще, а, оказывается, нет. Французский полицейский явно не утруждает себя спортзалом и, скорее всего, сидит на пончиковой диете, съедая по тридцать пончиков за один присест. Или круассанов. Мы же во Франции.
– Ладно, – нехотя соглашаюсь я, – что делать будем?
– Ничего! Ногами передвигать как можно быстрее – только и всего.
И, едва закончив эту фразу, Симаков нажимает на ручку, открывая дверь, утягивает меня за собой.
– Пора!
Мы вылезаем с заднего сиденья полицейской машины и несёмся в сторону переулка. Краем глаза замечаю, как полицейский застыл в нерешительности, не зная, что ему делать: бросаться в погоню за нами или пытаться приструнить разбушевавшихся подростков. Наконец, он разворачивается и начинает семенить вслед за нами, развивая удивительную для его комплекции скорость.
– Какой шустрый поросёнок!..
– Ерунда! Через то ограждение ему точно не перелезть, – машет Симаков в конец переулка, перегороженного забором.
Мы в два счёта подбегаем к забору и не без некоторых усилий перелезаем через него. Да, если нам такая высота далась с трудом, то низенький толстячок затратит на это гораздо больше времени. Может быть, не так уж и неправ был Симаков. Мы приземляемся по ту сторону забора и бежим, стараясь удалиться как можно быстрее. Вдруг в воздухе раздаются оглушительные хлопки, громкая французская речь льётся бурной рекой. И чувствую я, что полицейский не в любви нам признаётся, а грозится догнать, как минимум. Как максимум – не стану предполагать. Мне даже думать не хочется, на что способны в ярости полицейские страны, в которой лягушачьи лапки считаются деликатесом.
Поворот за угол… И ещё несколько улиц оказываются позади. Мы петляем в лабиринте пустынных улочек и останавливаемся, только когда впереди замаячили огни фонарей хорошо освещённых проспектов.
– Знаешь, Симаков, – говорю я, пытаясь восстановить дыхание, – когда ты сказал, что любишь экстрим… Я и предположить не могла, что под экстримом ты подразумеваешь побег от полиции. Максимум, на что хватило моей фантазии – прыжок с тарзанки или сплав по горной реке.
Парень прижимает меня к себе, на мгновение прижимаясь к моим губам, и стягивает джинсовку с одного плеча.
– Мы всё ещё прикованы друг к другу и с этим надо что-нибудь сделать, – я поднимаю руку, тряся запястьем.
