Перед канадским посольством в Бухаресте столпилось несколько десятков человек. Одеты были все представительно, даже празднично – нетипично для хаотичного и небогатого города середины девяностых. Все эти люди преследовали одну цель. Это был приемный день для подачи документов на визу, и все с нетерпением и очевидным волнением ожидали, когда наконец их впустят внутрь. Как всегда в таких случаях бывает, не сразу, а после мучительного ожидания к воротам посольства с ощутимым опозданием вышел сонный сотрудник и со слоновьей медлительностью начал раздавать всем ожидающим необходимые формуляры для обязательного заполнения. Я тоже потянулся за экземпляром. И когда мне наконец достался один, присел на корточки и принялся за кропотливую работу прямо на краю тротуара. Остальные – как попало: кто, присев, как я, положил формуляры на колени, кто стоя держал их в воздухе, кто прислонил бумаги к посольскому забору.
Все воодушевленно сосредоточились, вчитываясь в текст, который был полон различных, главным образом очень личных вопросов. От каждого требовалось рассказать про себя все подробности канадскому правительству: начиная от семейного положения, количества сестер и братьев, профессии, образования, заканчивая чуть ли не девичьей фамилией бабушек. И стоило кому-то не пройти интервью – въезд в Канаду закрывался на долгие годы. Ведь некоторые вопросы были построены так, что в будущем можно было бы вычислить каждого, кому было отказано, в случае, если бы кто-то вздумал после этого поменять свои личные данные, например, взять девичью фамилию мамы или других своих родственников. Но было похоже, что все были настроены оптимистично. В их числе и меня можно было отнести к этому большинству. А как иначе?! Это мой единственный путь! Я даже не хотел и думать о других вариантах развития событий. Поэтому и отвечал по возможности честно.
Как только все формуляры были заполнены и собраны, нас еще немного подержали на уже начинающем припекать утреннем летнем солнце, не прекращая испытывать наши способности к терпению, пока наконец не впустили внутрь. После этого пришлось еще отстоять приличную очередь уже внутри посольства. Сдав все необходимые документы и заплатив требуемую и не подлежащую возврату сумму в кассу посольства, я был приглашен в специальную комнату, предназначенную для проведения интервью. Передав вежливому господину через щелку под толстым стеклом окошка свой заграничный паспорт, я сел во взволнованном ожидании на предложенный мне стул. Передо мной по ту сторону за очень толстым, вероятно, пуленепробиваемым стеклом сидел канадец, приблизительно такой же, каким я их себе и представлял: стройный, с неброской внешностью, в аккуратных модных очках, на вид несколько высокомерный, возможно, ввиду горького опыта, приобретённого в стране, в которой ему выпало работать. Рядом с ним, по правую руку и по стойке смирно, стояла румынская переводчица, напоминавшая мне школьницу в форме на утреннике. В ее задачу входило переводить слова из уст канадца с молниеносной скоростью. Иногда, благодаря чрезмерным усилиям, ей даже удавалось говорить в ритме его дыхания. Мой средненький английский был куда лучше слабенького румынского, и поэтому, послушав ее немного, я отказался пользоваться переводческими услугами. И у меня в голове тут же пролетела мысль: «Всё же надо было ехать в Москву…»
После якобы внимательного изучения моих бумажек сотрудник посольства обратился ко мне с вопросом:
– Well, what exactly do you do in your work?[1]
– I am marketing manager[2], – мгновенно ответил я.
– I see, – нетерпеливо продолжил сотрудник, продолжая таращиться на справку с места работы, выданную в американской компании из Кишинева, торгующей ковролином. – But what do you DO
