глава 1 немое сияние сердца
Музыка всё кружила и кружила. Как метель, которая танцует всё в одну сторону, плавно и мерно, и вдруг, подчиняясь мановению своего господина – ветра, неожиданно, но мягко меняет направление, продолжая вырисовывать невидимые круги. И вновь, как бы опомнившись и чуть помедлив, возвращается на прежние завитки и вензели. Узор музыки состоял из множества таких кругов и эллипсов, причудливо соединяющихся в единую канву мелодии.
Елена Николаевна сама прекрасно играла на фортепьпьяно и отлично знала строй этой, пленявшей её, музыки, не столь давно открытой и вошедшей теперь в моду. Но, всякий раз, как она намеревалась сыграть это, что-то отвлекало её, она уходила, а после забывала об этом. Когда же вновь вспоминала и доставала ноты, чтобы сыграть пьесу «К Элизе», ею вдруг овладевала странная слабость и даже страх. Однажды, желая преодолеть эту странность и сердясь на саму себя, она всё же открыла тетрадь и уже опустила пальцы на клавиши, но у неё закружилась голова, и она едва не потеряла сознание. До самого вечера после она ощущала неприятное давление в висках и нечто, похожее на дурное предчувствие.
Елена Николаевна была довольно здравомыслящим человеком, поэтому все эти непонятные явления отнесла на счёт пошатнувшегося здоровья. Доктор прописал ей какие-то капли, диету и здоровый сон. Никому о своих необычных ощущениях она не рассказала, а совмещение их с намерением сыграть «К Элизе» оценила как совпадение. От мысли играть мелодию она всё же отказалась, мотивируя внутри себя это решение тем, что у неё и без того достаточно забот, чтобы морочить голову ещё и метафизикой. Будучи женщиной верующей, она никогда не одобряла, например, новомодных спиритических сеансов, от которых в последнее время буквально с ума посходила вся Европа. Само слово «метафизика» в их семье считалось ругательным.
И вот опять эта несносная музыка напомнила Елене Николаевне её ощущения. Сама композиция не вызывала у неё ничего кроме удовольствия. Она любила эту пьесу. Но стоило ей самой приблизиться к ней хоть на шаг – начиналось Бог знает, что! Сейчас, слушая, как играет Варенька, Елена Николаевна чуть улыбалась, любуясь и музыкой, и тем юным созданием, из-под пальцев которого лились эти милые звуки. Варенька, младшая дочь графов С., устроивших сегодняшний приём, иногда поглядывала в сторону Елены Николаевны и тоже улыбалась ей.
У графов С. Елена Николаевна была впервые. Она не стала излишне ломать голову над тем, почему граф, известный в Петербурге человек и давний знакомый её отца, никогда не приглашал их с матерью в свой дом, с тех пор, как погиб её отец. Прежде родители бывали у них, приходясь этой семье дальними родственниками по какой-то очень сложной цепочке семейных связей.
Заслуженный боевой генерал, её отец, Николай Иванович, имел неосторожность высказать сочувствие к судьбе декабристов. К судьбе, но не к поступку. Близкие прекрасно знали, что то было лишь отеческое сострадание православного человека молодым заблудшим душам. Да и после той истории прошло более полувека. Призывать к смуте и братоубийству, и кому? Дворянам, офицерам! Самое последнее дело – поднять руку на человека! Устраивают, видите ли, счастье человечества, проливая кровь всё того же человечества. Лишь просто по-отцовски генералу было жаль молодых парней, которые погибли ни за грош, а ведь могли бы послужить отечеству.
Именно эту фразу он и произнёс однажды в одном из собраний. О высказывании стало известно императору, очень болезненно относившемуся ко всякому упоминанию о каких бы то ни было бунтовщиках, особенно после убийства его предшественника. Николая Ивановича тихо и вежливо попросили отправиться на Кавказ, «где нужны опытные полководцы, могущие вразумить молодые горячие головы». Было понятно, что это ссылка. Но отец не роптал, ибо на всё воля Божия. «Что ж, – сказал он, – и там послужим!» Обидна ему была не сама опала, а то, что его заподозрили в сочувствии бунтовщикам. Его, богобоязненного и законопослушного человека, верою и правдой служащего царю и отечеству.
