Шестой час длилось нудное совещание. Вполне возможно, не совещание, а совет. Или обсуждение. Или арбитраж. Последние годы Владыка плохо понимал разницу. Угодливые лица, нагромождения слов, титулов, чинов, званий – всё это повторялось изо дня в день, бесчисленное множество лет.
Иногда Владыке казалось, что он лишний на этих собраниях, но услужливые вельможи, подобострастно сутулясь, вновь и вновь усаживали его за стол – и всё повторялось сначала. Снова звучали витиеватые речи, сменялись люди, обсуждались события, принимались решения. Владыка дремал. Тело его неумолимо дряхлело, память всё чаще отказывалась служить, и мысли могущественнейшего из правителей галактики блуждали в сумраке воспоминаний.
Можно было подумать, что он сошёл с ума, но эта мысль была бы ошибкой. Владыка всё ещё осознавал себя, понимал, какой властью обладает, пусть и не всегда мог сообразить, для чего. Временами, в ходе очередного совещания или церемонии, он вдруг поднимал руку, наслаждаясь нервной резкостью наступающей тишины. Этого примитивного жеста хватало, чтобы начисто уничтожить раздражающие звуки. И в тот же миг все как один могущественные министры, советники, генералы, губернаторы сжимались, сутулились и боялись вздохнуть, ожидая слов своего господина.
Но Владыка молчал. В эти моменты благословенной тишины изучал он кисть своей руки, удивлённо глядел на скрюченные, узловатые пальцы и особое внимание уделял длинным, желтым ногтям, покрытым облупившимся золотым лаком. Повелителя удивляла морщинистая кожа цвета топлёного молока и совершенно незнакомые, чужие синеватые прожилки старческих вен.
Он держал руку поднятой, и одного движения этой иссушенной десницы достаточно было, чтобы галактика затаила дыхание. Галактика, которую долгие десятилетия держал он за горло. Его галактика.
Последняя мысль согревала старика, и он почти не замечал, что сил поднять эту самую руку становилось всё меньше.
Впрочем, иногда Владыка не ограничивал себя картинным жестом. В дни, когда проклятый туман в голове был не столь густым, когда проклятый гул в висках отступал и сердце переставало противно ныть, он брал слово. С высоты установленного на постамент белого резного трона Владыка сотни и ещё полусотни звёздных систем вершил судьбы миллиардов и миллиардов подданных.
И пусть последние годы голос его звучал всё реже и, что таить, всё тише, никто из придворных не думал даже о том, чтобы перечить своему Повелителю. Да что там, эти лощёные, могущественные мужи забывали дышать, подобострастно глядя на Владыку.
Случалось, конечно, в эту роковую минуту кому-то отвлечься, почесать за ухом, отвернуться или кашлянуть, но те, кто допускал непростительную оплошность, горько жалели о том и на собственном опыте познавали справедливость популярной в народе фразы: «От министерского кресла до каторжного места – шаг да миг».
Вот и сейчас, когда на очередном совете выступал седовласый мужчина в лоснящемся вицмундире, Повелитель неожиданно пришёл в себя. Сначала он долгое время смотрел на докладчика. Тот был толст, гладко выбрит, чуть кривил тонкие губы и каждое произнесённое слово чеканил, словно удар палочек по полковому барабану.
Некоторое время Владыка морщился, силясь вспомнить имя выступавшего. Сначала ему казалось, что перед ним Маршал Внутренних Войск. Затем он решил, что седовласый – Верховный Гардиан Тайной Службы. Или нет?
Владыка смутно припоминал, что этого человека он сам и назначил пару лет назад, на стремительно освободившееся место его предшественника, какового сам и приказал арестовать на заседании Высшего Совета. За что? Это воспоминание ускользало.
Сидя на сияющем своём троне, Повелитель смотрел на говорившего, который за пару лет ощутимо прибавил в весе и орденах, и прикидывал, не пора ли провести очередную ротацию. На счастье потолстевшего чиновника, мысли в голове Императора бродили в этот день медленно и никак не хотели складываться в решения. И ничего не подозревающий докладчик спокойным, уверенным голосом говорил о проведенных арестах на трёх планетах внешнего сектора. А также об «
