Письмо одному читателю
Дорогой N!
В этой книге ты встретишь фотографии людей, ставших прообразами моих героев.
Я не искал им других имен, заставляя мучиться догадками, кто же здесь кто? Тот, кто писал о театре и давал хорошо известным людям придуманные имена, смотрел на них скорее со стороны и, не в пример мне, нимало не двоился.
Стало быть, между актерами, которых знал ты, и героями, которые вышли у меня, легко обнаружить опасное сходство…
И все-таки, все же…
Прошу тебя, как умницу и друга, не путать тех, что на фотографиях, с теми, кого написал я. В жизни все они, конечно, не вполне таковы, как в романе, и если не всегда, то чаще всего значительнее и безупречней.
Однажды Григорий Гай, прослушав стихи о себе, на вопрос, могу ли я их печатать, ответил:
– Конечно… Ведь это уже не совсем я, а твой литературный герой…
Поставь фотографию рядом с чьим-то холстом, и ты поймешь, о чем я прошу тебя…
Понимаешь, век переменился, и недалек час, когда… Как это у Чехова?.. «Забудут наши лица, голоса и сколько нас было…»
Уже сегодня мои студенты не застают на сцене многих из нас, а те, кого можно увидеть, стали совсем другими.
И если я, несмотря ни на что, пытаюсь вернуть всех своих прежними и живыми, то лишь потому, что сдуру все еще верю… Во что?.. Только не смейся… Я верю, что мои картинки на легком бумажном холсте хоть ненадолго продлят наш краткий, мотыльковый актерский век…
До встречи, дорогой N!.. Желаю тебе радости и надежды.
Твой В. Р.
Разве Луна не та?
Разве ныне весна иная,
Чем в былые года?
Но где же былое? Лишь я
Вернулся все тот же, прежний.
Аривара-но Нарихира
Ностальгия по Японии возникла разом у всех, как только стало известно, что вопрос о гастролях практически решен. И пока в главном кабинете обсуждалось, какие именно спектакли должны произвести наилучшее впечатление на японцев, за кулисами возникла особая атмосфера ожидания, тревог и надежд.
Разумеется, были в театре корифеи, которые знали, что поедут при всех обстоятельствах; их заботили вопросы личной подготовки. Были такие, кому поездка наверняка не маячила; в их скорбные души я боюсь заглядывать. Типовое волнение охватило «средний класс», тех, чье свидание с видом на Фудзияму зависело от самого простого: занятости в спектакле, который поедет. Таких было много, и к ним принадлежал я. На Хонсю и Хоккайдо, а тем более на Сикоку и Кюсю попасть очень хотелось.
В один из определяющих дней у доски с расписанием спектаклей я встретил артиста Михаила Данилова.
– Привет, Миша! – бодро сказал я.
– Привет, Володя! – весело откликнулся он.
Миша – один из счастливчиков: что-что, а уж «История лошади» не может не поехать, и сведений у Данилова больше, чем у меня.
– Ну как, учишь японский? – Это моя завистливая шутка, которую Миша должен подхватить.
– Учу, конечно. Но есть трудности…
– Какие же именно? – теперь подыгрываю я.
– Слишком много иероглифов!..
