Каждый из нас однажды носил маски, кто-то делал это неосознанно, другие же намеренно надевали на себя чужую личину, пытаясь убежать от проблем. И они уже не знают, где начинается их личность, путают ее с маской, считая, что это их настоящее лицо. Признаться честно, я и сама не понимала, где настоящая я. Добро и зло, прощение и месть, правда и ложь. Проживая все это день за днем, я чувствовала, что маска уже стала частью меня, словно въелась в лицо. Но проблема была в том, что я сама не знала, было ли это правильно или нет. Я успела повидать по-настоящему плохих людей, и, могу сказать, что не была одной из них. Ложь друзьям и любимому человеку давили на меня, заставляли чувствовать угрызения совести, но я стала умело отбрасывать эмоции на задний план, пока, со временем, не похоронила их полностью. И, что самое пугающее в этой истории, я не чувствовала вины за это, потому, что все эти ипостаси – это часть нас. Мы все сотканы из противоположностей, но если бы я узнала это раньше, то мне удалось избежать лишних мыслей, которые начали разъедать мой мозг изнутри.
Раньше я категорично считала, что там, где есть зло, не может существовать добра, и наоборот, но теперь поняла, что ошибалась. Ведь даже во лжи есть доля правды, как и правда во лжи, а добро и зло сплетены между собой слишком тесно, и, порой, эта грань почти незаметна. Кем я была? Какой я стала? Хоть я и старалась поступать хорошо, прощать, принимать, давать второй шанс, но я не могла простить убийц моей семьи. Мне было больно, а месть как раз возникает из-за боли, и не важно: хороший ли ты человек или плохой.
Кто говорит, что прощение – путь к миру, тот глупец, и, наверное, тот человек никогда не терял близкого человека по вине другого. И те, кто говорят, что ярость разрушает – о, как же они ошибались: чувства разрушает лишь равнодушие, эмоции – безэмоциональность. Человека губит не месть, а холодная ярость, та, которую подавил, покрыл якобы смирением. Хотя, возможно, абсолютное прощение и, правда, имело смысл, но меня такой исход не устраивал.
Я росла, гонимая собственными мыслями и терзаниями: «Кем же были мои родители и почему меня оставили?». Безрезультатно ища ответы, я сдалась, и, со временем, «оставили» переросло в «бросили», а ожидание встречи – в ненависть. Каждый, видя то, как новоиспеченные родители лелеют своих детей, как беременные женщины пытаются сохранить в памяти каждый момент, умиляются, радуются, а я испытывала лишь злость. «За что они так поступили со мной? Чем я провинилась?» – думала я, пока, наконец, не узнала правду. И моей вины в этом не было: родители так сильно любили меня, что им пришлось оставить меня, спасти. Правда обрушилась на меня так внезапно, что я без раздумий выбрала этот путь – месть. Как я могла простить за то, что я чувствовала? За лишение жизни? Это было равносильно тому, что у вас отрезают пальцы, руки, ноги. Ты чувствуешь все, что происходит, а потом говорят: прости. Даже если это прощение будет искренним, но все равно ничего уже не исправишь и единственное, что движет тобой – это месть. Потому что в этих муках любой сильный человек захочет сдаться, что уже говорить о слабом. И я считаю, лишь сильнейший сможет взять на себя ответственность за чужую жизнь, за этот горький урок. Возможно для кого – то это покажется злом, но я называю это иначе. Справедливость.
Я пыталась унять ту боль, которая ныла во мне после того, как Влад рассказал все Алексу. Пропасть между всеми нами стала ощутимо возрастать, и я не знала, как это исправить. Лина трудно переживала разрыв отношений и с разрешения Алекса уехала на неопределенное время в старый особняк, даже не попрощавшись со мной. Я понимала, что ей было тяжело, но услышать от Алекса то, что подруга уехала, было невыносимо. Я приняла ее выбор, невзирая на то, что мне самой была нужна подруга, и, к тому же, там она могла успокоиться и прийти в себя, насладиться спокойным ритмом жизни, потому что в Академии все изменилось.
