– Ну нет, дорогая! – заявил Гришка и, ухватив Дарью за руку, выдернул ее с начальственного места. – Раз уж я пропустил все самое интересное, сядешь со мной, учиню тебе допрос с пристрастием!
– И кто виноват, что ты всегда «норовишь прийти, когда разгар событий кончен»? – посмеиваясь, процитировала она его же любимую фразу и включила начальницу: – А кстати, почему мы тебя все ждали? Ты где задержался-то, конь наш вороной? Не по амурным ли делам?
– Об этом позже! – подражая актеру Буркову из известного фильма наклоном головы, выражением лица и отсекающим жестом руки, отложил вопрос Гришка.
И, не выпуская ее руки, двинулся по проходу, но был остановлен молниеносным движением Элл очки, ухватившей начальницу за свободную руку.
– Нам тоже интересно! – возмутилась Эллочка. – Пусть она здесь сидит и всем рассказывает!
– А я буду громко ее пытать! – пообещал Гришка, состроив инквизиторскую мину, чмокнул Эллочку в нос, высвобождая из ее цепких лапок «подследственную».
Эллочка поборолась для виду, но сдалась, как и следовало ожидать. Одержав викторию в баталии за эксклюзивное внимание начальницы, Гришка двинулся далее по проходу, таща Дарью за собой, к месту своей обычной дислокации в автобусе, на последнее двойное сиденье.
Закинул почти небрежным жестом свой ноутбук на задний, четырехместный ряд сидений. На аккуратно сложенный, мягкий – заметьте! – мягкий реквизит, позволявший расчетливую демонстрацию такого небрежения к любимому предмету производства и, собственно, всей жизни. Чуть оттеснив Дарью, Комаров лихо скакнул на облюбованное место у окна, картинным, нарочитым жестом указав ей на сиденье рядом.
Дарья с сомнением посмотрела на предложенный «пыточный стул», повернулась к салону и с тем же сомнением посмотрела на свою команду.
Народ замер в последней стадии разбираемого любопытства, готовый внимать «чистосердечке». Аж повыворачивались все на своих местах, Ленка с Оксаной так вообще встали на своих сиденьях на колени, высунув любопытные головушки над спинками кресел.
– Ладно, Малюта! – сдалась с театральным вздохом смирения Дарья. – Чини свой допрос, изувер!
Гришка в предчувствии интриги развернулся спиной к окну, дождался, когда Дарья сядет, и с улыбкой кота, интересующегося у пойманной мышки: «Жить хочешь?», нежненько так спросил:
– Ну что, Дарь Васильна, согрешила?
И Дашка, собравшаяся было подыграть, сценически вздохнула и принялась каяться, глядя в этот момент почему-то не на Гришку, а дальше, поверх его плеча в окно.
Вот почему?!
То ли щелкнуло что-то в уме, то ли боковым зрением уловила некое странное, нелогичное движение – бог знает!
Она единственная в эти последние четыре секунды смотрела за окно на перекресток, который они проезжали! Все смотрели на них с Гришкой!
Даже водитель Михалыч, хоть и не сводил взгляда с дороги, внимательно слушал, что происходит в салоне, периодически многозначительно хмыкая и качая головой из стороны в сторону, не отставая от коллектива, – веселился!
А Дашка смотрела в окно! Единственная смотрела и видела летящую на них смерть!
И что-то случилось в этот момент с ее сознанием, оно словно включило какие-то резервные механизмы, вытворяя немыслимые штуки! Движение вокруг нее как бы замедлилось, растянувшись во времени, как муха, залипшая в меду, еле барахтающаяся в тщетной последней надежде спастись.
И окружающее пространство стало ярким, четким до самой миллиметровой детали, как выхваченное мощным прожектором. Находившиеся в автобусе люди, выражение их лиц, детали одежды, даже обивка кресел казались насыщенней, как на проявившейся картинке, и грузовик за окном, несущийся наперерез их автобусу, его цвет, номер и лежащая на руле голова водителя, поблескивающая вспотевшей лысиной в обрамлении коротких седых волос, мотыляющаяся от движения в разные стороны. И пляшущие в солнечном луче пылинки рядом с улыбающимся лицом Гришки…