Ночь накрыла лес. Если днем он был просто мрачен, то в полной темноте казался зловещим. Вдобавок, кругом царила полная тишина, что поднимало в сознании, из самых потаенных уголков, первобытные страхи. Естественного освещения не было, луна скрыта за тучами. Фонарь или факел зажигать нельзя – это тут же демаскирует твое местоположение, при этом – если у возможных преследователей есть приборы ночного видения или ночные прицелы, то и в полной темноте шансов мало. Он брел вперед, не останавливаясь, раз за разом переставляя отяжелевшие и плохо гнущиеся от усталости ноги. Брел практически на ощупь, хватаясь за стволы деревьев и отодвигая ветки. Сил бежать как раньше, практически не было. Нещадно болела голова, а в ушах еще стояли отвратительные отголоски звона, наступившего после взрыва гранаты рядом. Разгрузочный жилет и автомат казались неподъемной ношей. На каждом шагу автомат оттягивал его вниз, но, раз за разом, парень прижимал его к себе, заставлял себя сделать еще шаг и еще, и еще. Очередной шаг – и он летит вниз по склону, не заметив впереди овраг. Ему казалось, весь лес и все, кто только мог быть вокруг, слышали грохот его падения. По счастью, шли минута за минутой – никто поблизости не появился. Парень попробовал подняться, оценивая свое состояние – вроде цел, ничего не поломано. Уже наплевав на осторожность, беглец достал из разгрузки полевой фонарь и включил его на малую мощность. Овраг был примерно два метра глубиной и тянулся в сторону, в самом низу распадка рос густой кустарник, а чуть дальше виднелось углубление с небольшим сводом, куда вполне можно втиснуться и даже сесть на землю. Это он и сделал. Погасив фонарь, опять прислушался. Насколько он мог слышать сквозь противный звон в ушах, вокруг было тихо, преследователи если и были, то след пока не взяли. Надо попробовать отдохнуть. Но, при малейшей попытке закрыть глаза, сознание упорно возвращалось к событиям последних суток.
Накануне они со своих позиций всю ночь видели и слышали, как из поселений и хуторов в долине доносились одиночные выстрелы, крики и шум, как будто что-то рушилось. Небо периодически озарялось заревом от пожаров. Младшие офицеры и рядовые раз за разом обращались к вышестоящим офицерам с запросом вмешаться, но, раз разом, получали команду не вмешиваться. Ровным счетом ничего, абсолютно ничего такого не происходит. С рассветом их глазам отрылась удручающая картина. Позиция миротворцев была на холме, поэтому обзор был хороший. Вся долина была в дыму, который поднимался от горевших хуторов и поселений. В приборы наблюдения солдаты увидели, что вооруженные люди гонят колонны безоружных гражданских в сторону своих позиций из поселков, причем попутно продолжая грабить еще уцелевшие дома. Тех, кто по их мнению, не торопился, подгоняли выстрелами под ноги.
– Хорваты? – спросил парень лейтенанта. – Что они там делают?
– Похоже они, шевроны HVO, – ответил лейтенант, продолжая смотреть в бинокль. – Хотя, скорее всего, просто наемники. Их там очень много. Мародеры чертовы!
– Что же они творят-то?!!! – раздалось сразу несколько голосов.
Совсем близко, метрах в двухстах, из распадка, откуда тоже поднимались клубы дыма, хорватские боевики начали выгонять на дорогу еще одну группу жителей. Среди них было много раненых, все волокли на себе же награбленный хорватами скарб. Заметив на холме миротворцев и то, что они не вмешиваются, боевики начали откровенно издеваться. Они хохотали, показывая в сторону миротворцев недвусмысленные жесты, стреляли поверх голов гражданских. Но и этого, видимо, им показалось мало. Поняв свою безнаказанность, боевики выдернули из колонны двух девушек, лет 17—18. Их повалили тут же на обочину дороги, вокруг собралась галдящая толпа мародеров, а через несколько секунд оттуда раздался короткий крик, полный боли. Грохнул хлесткий выстрел. Снайпер подразделения не выдержал, и один из насильников свалился в кювет, оставив за собой шлейф алой пыли. В сторону поста прогремела очередь. Со стороны миротворцев раздались одиночные выстрелы, достаточно метко поразившие некоторых бандитов.
