На дачном участке у Сазончиков заметно выделялось одно плодовое дерево – груша бэра. Словно царица, красовалась она. Налившиеся соком, аппетитные желтобокие плоды манили глаз каждого прохожего особенно в конце лета. Дерево было не только высоким, но и с широкой разлапистой кроной. И что интересно, оно не переставало расти, тянулось и тянулось вверх, словно боялось уступить первенство в саду. Однако куцые яблони и не думали соревноваться с грушей, жили сами по себе. Но как бы там ни было, однажды осенью жена посмотрела сперва на грушу, потом на Сазончика и заявила мужу властно-требовательно:
– Надо обрезать сучья! Видишь, сколько их там ненужных? Я бы сама залезла, но…
Муж сразу же, зная ее нрав, воскликнул:
– Что ты? Что ты? Я сам, сам!.. Сделаем в лучшем виде, дорогая!..
– Хвалю за сообразительность!
Вскоре мужчина принес лестницу и ножовку, еще раз отметил взглядом те ветви, которые нацелился спилить, и попросил жену, чтобы держала лестницу.
– Да смотри, чтоб не брякнулся! – строго предупредил Сазончик. – А то будет сюрприз! В мои годы только и лазить по деревьям, по правде говоря… – И вдруг спасовал, как-то сильно уж жалостливо посмотрел на жену: – А может, подождем, когда Павлик приедет? Сколько уж тут осталось до выходных? Каких-то два дня… А? День туда, день сюда – что он даст?
Жена, как всегда, когда что-то было не по ней, безнадежно махнув рукой, отвернулась и сделала вид, что собралась пойти прочь, и произнесла хорошо известные мужу за долгую совместную жизнь слова, которые имели глубокий смысл:
– Я так и знала!..
Муж, виновато склонив голову, скрестил на груди руки:
– Лезу, лезу, лезу!..
С оханьем и аханьем он наконец-то очутился на дереве, а супруга тотчас убрала лестницу. Сазончик, хоть и обратил на это внимание, не придал особого значения: убрала так убрала, придет время – приставит… Спохватился он значительно позже, когда обрезал все ветви, на которые, запрокинув голову, тыкала пальцем жена.
– Ну, ставь лестницу, буду слезать.
Довольный тем, что угодил жене, да и потрудился с пользой для общего семейного дела, Сазончик посмотрел вниз, на женщину. К его удивлению, та и не думала выполнять его просьбу.
– А посиди, голубчик, там, – неожиданно для него промолвила супруга. – Посиди, посиди.
– Хватит шутить! Мне же тут, на дереве, неудобно! Ноги дрожат от напряжения. Ты слышишь, Маруся?
– Нет, я не слышу, я глухая!
– Да что это с тобой?!
– А ты вот сам подумай, что со мной… Молчишь, а? Почему набычился, как незнамо кто? Вот что я тебе скажу, дорогой: веточки, конечно, мог обрезать и Павлик, не в них дело. Мне важно было тебя запереть на это дерево. Тебя. Понимаешь? И убрать лестницу. А без нее ты никогда не слезешь с груши. Поэтому сразу ставлю вопрос ребром: как только признаешься, что твой сын растет у соседки, тогда поставлю лестницу обратно. Ну, говори!.. Признавайся!.. Я жду!..
Сазончик никак не ожидал такого поворота дела. Он смерил жену виноватым взглядом – с ног до головы, почесал за ухом, а потом посмотрел на ножовку, покрутил в руках, словно старался найти какой-либо изъян.
– Ну, что молчишь? – напомнила жена. – Где не надо – ты герой, на первом плане, передовик, а тут, гляньте вы на него, язык проглотил. Ай-я-яй! Погляди, погляди мне в глаза, бабник!
Жена распалялась не на шутку, и, зная ее принципиальность и неуступчивость, Сазончик почувствовал, что дело швах: придется на дереве действительно сидеть до посинения. Все же он наконец оторвал взгляд от ножовки, поглядел на жену. Та приняла воинственный вид: стояла руки в боки, широко расставив ноги – сама неприступность.
