Ирина Алпатова
НАБОР ФАМИЛЬНОЙ ЖЕСТИ
В их доме Татьяна играла роль семейного психотерапевта и оракула в одном лице, не считая, конечно, исполнения прямых обязанностей, именовавшихся обтекаемо – «помощница по хозяйству». Паша подозревала, что хозяйством, по крайней мере, с точки зрения самой Татьяны, являются главным образом маман и они с Машкой, а отец… отец всегда был величиной особой. Он был галактикой, далекой и загадочной, но от этого не менее притягательной и прекрасной.
Одним из многочисленных изречений Татьяны было: «Если что-то сразу не заладится, то и дальше пойдет кувырком, хоть ты тресни. Поэтому нужно просто сесть и переждать».
Да только где сейчас Татьяна и где она, Паша? И когда оно, собственно, началось, это самое «кувырком»? Может быть, в тот день, когда Паше попал в руки мятый затертый клочок бумаги? Он выглядел так, точно побывал во рту у коровы, а потом кто-то отнял его у изголодавшегося животного и опустил в почтовый ящик, предварительно нацарапав сверху – «Параскови Хлебникавай», то есть ей.
«Твая тетя бальна и хочит тибя видить…» Примерно так там было написано. Корявые буквы цеплялись одна за другую и все равно, не устояв на строке, заваливались на бок. Какой-нибудь малолетний хулиган? Нет, такому вряд ли пришла бы в голову мысль про болезни и родственников, не его тема. Паша не знала, о чем может написать хулиган, но уж точно не об этом. Она отправила бумажку прямо по назначению, а именно в мусорное ведро, и потом долго-долго мыла руки. Руки-то вымыла, до скрипа, но несколько дней ходила сама не своя. Дурацкая записка время от времени всплывала в памяти и портила настроение. Есть же на свете любители идиотских шуток… У Прасковьи Хлебниковой не было никаких теть, у нее были маман, сестра и Татьяна. Все.
Потом пришло еще одно послание, не многим лучше первого, но оно было запечатано в конверт, и даже штемпель имелся, то есть некто не поленился и продолжил шутку дальше. И опять речь шла про «бальную тетю», которая хотела видеть Пашу, и только ее.
Паша решила, что именно затрапезный вид посланий ее и пугает. Напиши этот шутник на нормальной бумаге, нормальным почерком, ей было бы не так тревожно. А теперь она догадывалась, что кто-то совсем чужой из какой-то совершенно неизвестной ей жизни, а потому особенно опасный и страшный, надумал с ней поиграть. Такой же страшный, как та старуха…
На сей раз Паша не стала выбрасывать записку в мусор, а показала ее Татьяне, потому что та, как никто другой, умела все объяснить и уладить. Вот и теперь Паша в глубине души надеялась, что Татьяна быстренько во всем разберется и скажет, что не нужно обращать внимания на дураков, потому что их на свете ох как много. Мисс Марпл, щуря глаза и шевеля губами, несколько раз перечитала каракули, внимательно оглядела конверт и даже понюхала, а затем изрекла:
– Ох, чует мое сердце, не к добру это. – И… понесла показывать листок маман.
Вот этого Паша не ожидала и бросилась было Татьяну отговаривать – глупо лезть к маман с такими пустяками, но куда там: эксперта было не остановить. Он, шлепая по полу босыми пятками, уже несся на прием к вышестоящему начальству и тащил за собой Пашу.
– Вот, Марина Андревна, – Татьяна протянула письмо матери, – вы только посмотрите, что они нашей Паше пишут!
Маман мерзкий листок брать не спешила, еще бы, она сначала посмотрела на Татьяну, потом на дочь, которая с глупым видом топталась рядом, и лишь затем спросила с отвращением:
– Что это?
– Так я же и говорю! Пишут вот, вроде как у нее тетя больна… – Татьяна указала на Пашу и преданно уставилась на хозяйку. Она совершенно не видела идиотизма этой сцены, а Паша видела и от досады кусала губы. Нужно ей было связываться с ретивой Татьяной…