Опускаю рассеянный взгляд на панель управления. Часы равнодушно показывали, что я просидела в машине уже час. Целый час, вцепившись потными ладонями в кожаную оплетку руля, не отрываясь, смотрю на его окна, словно они — единственное, что осталось в этой вселенной!
Ровный, чуть приглушенный занавесками свет, говорит о том, что Артем дома. До него рукой подать. Казалось бы, что проще — выйти из машины, подняться на седьмой этаж и нажать на кнопку звонка? Но не могу себя заставить сделать первый шаг, нет сил даже пальцем пошевелить, я словно приросла к салону машины...
Я боюсь. Боюсь, что он уже все для себя решил. Окончательно, бесповоротно. Боюсь, что он закрыл дверь, оставив все в прошлом, и в первую очередь — меня. Боюсь, что, поднявшись к нему, увижу в ставших до боли родными глазах приговор. Мне страшно, что я зря сюда приехала, что уже поздно пытаться что-то изменить, исправить, склеить осколки того, что с таким упоением сама ломала. Не ценила, не берегла, размениваясь на несущественные мелочи, а когда опомнилась, стало уже поздно. Каждый мой поступок, каждое слово, каждая ложь, казавшаяся незначительной, сбились в один огромный снежный ком, который остановить уже было не под силу ни ему, ни мне. Этот ком с ужасающей мощью врезался в нас, беспощадно раздавил все светлое, что между нами было, раскидал нас в разные стороны.
Кто же знал, что эта нелепая афера, поначалу казавшаяся глупой игрой, в конечном итоге так сильно ударит по мне самой? Разве я могла тогда предположить, что спустя несколько месяцев после памятной встречи одногруппников буду сидеть в машине, гипнотизировать отчаянным взглядом его окна, не находя сил подняться и поговорить с ним? Мне есть что сказать, но захочет ли он слушать? Я сутки напролет обрывала его телефон, а в ответ — тишина, равнодушные гудки, сообщающие, что абоненту нет до меня никакого дела. Я мечтала увидеть его, но вместе с тем хотелось сбежать отсюда, спрятаться или заснуть, а проснувшись, с облегчением обнаружить, что все это лишь сон, неприятный, выматывающий душу, но все-таки сон, из которого надо сделать соответствующие выводы и жить дальше.
Нелепая, убогая мечта. Мое вечное стремление спрятать голову в песок после того, как натворила глупостей. Отвернуться, сделать вид, что не причем, и ждать, пока кто-нибудь исправит мои ошибки. В этот раз исправлять некому, и кажется, будто весь мир восстал против меня, решив наказать за проступки. По ту сторону баррикад все: отец, Карина, Макс. А здесь только я. Одна. И как бы ни хотелось оправдаться, обелить себя, понимаю, что все правильно, все так, как и должно быть. И эта боль в груди — заслуженное наказание.
Я не могу уехать, не имею права на это, мне надо поговорить с Артемом, увидеть его, услышать голос — без этого просто не могу, умираю от тоски. Глубоко внутри живет вера в то, что все может измениться к лучшему, стоит нам только поговорить.
Немеющими пальцами открыла машину и на ватных ногах побрела к подъезду. Какой-то мужчина выходил на улицу и галантно придержал для меня дверь, в ответ я лишь рассеянно кивнула и зашла внутрь. Вызвала лифт, чувствуя, что сердце бьется где-то в горле, что меня всю трясет, потому что сейчас увижу его. На цифровой панели одна цифра лениво сменяла другую, и этот подъем до седьмого этажа показался длинным, словно путь на Голгофу.
Наконец, двери плавно скользнули в стороны, и я оказалась на лестничной площадке, выкрашенной в светло-зеленый цвет. Темная дверь с блестящим номером тридцать пять в самом углу. Вот она — цель моего пути.
Остановилась перед ней, чувствуя, что еще немного — и не выдержу, сломаюсь, не смогу нажать на звонок, отступлю. Так и замерла, словно неживая, гипнотизируя ее и отчаянно молясь, чтобы он сам все понял, почувствовал. Мечтая, что сейчас, как в романтическом фильме, она распахнется, и на пороге появится Артем с улыбкой на губах и словами «Как же я скучал». Это все трусливый бред, иллюзии, что все может исправиться само собой. Нет, так не бывает. В жизни все сложно — на разрыв, через личный ад, через агонию.
