«Помирать – не лапти ковырять. Лёг под образа,
да выпучил глаза»
русская народная пословица
Державный поставил щит против шведов на межень лета 1495 года. Передовые отряды русского войска вошли в Карелию, вели разведку, громили шведские пограничные заставы. А на святого Стефана (2 августа 1495 года) из Москвы выступил Большой воевода Даниил Васильевич Щеня – Патрикеев с великокняжескими полками.
Стояли последние летние жары, солнце сыпало с неба спелый овес – ни ветерка, ни крика птицы. Но уже взглянешь на березу, и выхватит глаз золотую ветку в темноватой кружевной зелени. Осень не за горами.
Чем дальше шли на север, тем становилось холоднее. Но войско шло легко, весело: в тороках запасных лошадей теплая сряда, и обоз за ратью идет нешуточный.
Наливковский отряд был приписан к полку, возглавляемому Иваном Суботой из знатного рода бояр Плещеевых. Иногда мимо ратников проезжал и сам Большой воевода – Данила Васильевич Щеня, в неряшливом порванном киндяке, из прокушенного рукава которого торчал лохматый мех. Щеню неизменно сопровождала его любимая сука Лайка, бежавшая у ног княжеского коня. Воины приветствовали воеводу криками, выхватывали сабли из ножен, потрясая ими в воздухе, кричали татарское «Хурра!».
Восьмого сентября Даниил Щеня привел войско к Выборгу. Вскоре сюда подошли из Новгорода полки воеводы Якова Захарьевича Кошкина, из Пскова – князя Василия Шуйского.
Наливковцы издалека, не спешиваясь, оглядывали иерихонские стены крепости, стоящей на островке посреди водной глади.
– Приметов тут не поставишь, – сказал Палецкий – Хруль, единственный из всех, кто ходил на войну и не по байкам знал бранный вкус.
Михаил тоже выезжал с отцом в Поле в ратных объездах, и несколько раз кровавил саблю в сумасшедших стычках с кочевыми татарами. Он и сейчас с нетерпением ждал, когда же начнется взятие крепости, когда можно будет, выхватив саблю, лезть на эти неприступные стены, или нестись галопом на коне в отверстые ворота или в пролом, рубить направо и налево. Михаил весь этот месяц жил в каком-то полусне. Иногда ему явственно вдруг казалось, что все случившееся только ночной бред, помутнение ума. Он изгой. Он изгнан отцом из дома. Если бы он только не поехал в эту отлучку, если бы не взял с собой Намина, если бы отец выслушал его…
Но что он мог сказать отцу? Чем оправдаться? Разве не по своей воле он пошел в наливковцы, разве не пьянствовал, не развратничал… Ехать ли надо было к крестному за помощью? Вспоминался прежний тот разговор в монастырском саду: «Все так творят, а мне нельзя?» и прежним будет ответ отца Алексия. Не лучше ли и отцу и себе доказать, что он прав?! Искать ратной чести или смерти.
* * *
Началась осада крепости. Вот что говорится об этом в шведской рифмованной хронике: «Русские показали свою мощь. Столь много тысяч расположилось перед Выборгом, большое пространство они заняли палатками. На три мили вглубь и в ширину расселились русские. У них были пищали большие и в большом числе. Они хотели стену Выборга пробить большими и малыми пищалями…».
Пушки беспрестанно палили по крепости, разрушая выборгские башни. Весь ратный стан заволокло едким дымом, что колыхался как кисель в непроницаемом густом тумане и валившем уже несколько дён снегу.
– И хочется, и колется, и кровь текёт. Молодая девка первый раз дает.
Из Урванца, видно со страху, загадки сыпались трескучим горохом.
– Ну, и шо. Ну, целка девка того…
– Да не целка! Уши прокалывают девке. А вот ишо: «Прибежал к девке Омеля, захватил девку в бремя: девку стоя, девку лежа, девку поваля, девку оголя». Что такое?
