Хочу выразить большую благодарность родным: маме, Ольге Валерьевне Шлыковой, дедушке, Александру Юрьевичу Жаворонкову, и бабушке, Надежде Поликарповне Жаворонковой, за беспрерывную поддержку. А также Елене Владимировне Погорельской, бывшему директору Енисейского педагогического колледжа, который всегда вдохновлял меня на литературное творчество; Татьяне Михайловне Мордвинове, преподавательнице литературы, благодаря которой родилась идея написать собственный небольшой сборник; любимой Ирине Аполлоновне Гилёвой, моему куратору, благодаря мотивации которой сборник был дописан, не брошен на полпути. Особо хочу поблагодарить своих творческих коллег: Елену Васильевну Курушину и Ирину Николаевну Моисееву, ставших для меня наставниками и руководителями.
Ночной город тонул в приторно-сладкой гармонии и умиротворении. Огромный по территории дворец, словно полярная звезда, буквально светился издалека, а его отражение тонуло в водах, беспечно глубоких и холодных, у самых берегов преобразующихся в удивительно чистый лед, несмотря на то, что в «утопическом городе», как и на большей части суши, была только поздняя осень. Улицы неподвижно замерли в тишине – никто не смел коротать ночь где-либо, кроме как дома, отдыхая после изнурительного трудового дня на благо города и его, несомненно, справедливых правителей. В окнах не горел электрический свет – иногда можно было заметить только слабое отражение огоньков свеч. Утопающий в лазурной зелени сад ночью словно оживал: удивительно реалистичные скульптуры во мраке никаким образом нельзя было отличить от настоящих людей: детей, застывших во время игры, взрослых с искаженными усталостью лицами, молодых прекрасных девушек и юношей с наивными и отчего-то грустными глазами. Присутствовали и животные: большое количество конных скульптур, псы, коты и лисы, зайцы и птицы. По ночам, подгоняемая ветром, трава здесь словно разговаривала с застывшими в одной позе жителями города, которым ничего не оставалось кроме как служить вечным украшением для сада «утопического города».
Жизнь Ч-ка была похожа на странный затянувшейся сон, в котором он – главный монстр, чума, исполняющая свой чумовой долг и по одному сталкивающая с шахматной доски фигуры, подстраивая, думая, чтобы вдруг не ошибиться. Чтобы не разочаровать и чтобы не разочароваться в себе сам. Чем старше становился Ч-к, тем чаще он думал о своей тёмной сущности. Было ли то, что он родился, чьим-то замыслом? Частью чей-то злой игры? Или все это – досадная случайность? С годами жизнь Ч-ка совершенно не менялась. После пожара, выжегшим абсолютно всё, что с натяжкой можно было назвать единственным светлым пятном в жизни Ч-ка, он восстановил отчий дом и оградился куда более высоким и крепким забором, закрылся в своей комнате, пока дела не трогали его, но вскоре дьяволу потребовалась новая кровь, и Ч-к сделал невозможное – он вышел в город. В этот раз Ч-к взял с собой зонт. Такой же дисфоричный, как он сам, черный, вытянутый, острый. Он добрался до ближайшего города, в котором находилась большая контора пожилого Ч-ка, и лишь поздним вечером засобирался обратно. Зайдя в автобус, он сложил зонт, с которого капала дождевая вода. Забив свободное место у окна, Ч-к, положив зонт на колени, а портфель – на сидение рядом, чтобы его заняли с наименьшей вероятностью, расслабился, сползая вниз и чувствуя, как утомленное бессильной злобой и работой сознание постепенно наводняет туман.
С щелчком повернулся в замочной скважине ключ. Он дернул ручку, по привычке проверяя, закрыта ли дверь и, убедившись, убрал ключи в карман пальто. Стояла поздняя осень, продрогшая от ежедневных ноябрьских мокрых морозов. Листья, которыми был укрыт асфальт, давно сгнили и утонули в грязных лужах ночного дождя.
