Ника опаздывала. Она знала, что опаздывает, и тем не менее завозилась с завтраком, потому что Марк любит поесть свежей еды после школы. Потом пыталась рисовать что-то на лице, но все равно из зеркальца смотрели на нее заполошные синие глаза, и толку от косметики не было. И когда она совсем уж было плюнула на это дело, оказалось, что куда-то запропастились серьги, именно те, что были нужны, и ключи от машины оказались не в тарелке, стоящей в прихожей на тумбочке – мама поставила специально для ключей, – а бог знает где… вот, в кармане полушубка. В общем, Ника опаздывала.
– Мам, ты где? – Голос сына в трубке был требовательный и совсем взрослый. – Мам!
– Не кричи, я еще дома, но опаздываю, а на трассе небось снег, скользко… Марек, прошу тебя, после школы сразу домой.
– Я знаю, мам. Ты сама будь осторожна. Если придет Евгения, я ее выгоню, так и знай.
– Марк, ты невыносим. Надеюсь, я донесла это до твоего подросткового сознания. Евгения несчастная тетка, и ты…
– И я ее спущу с лестницы, как только она появится.
– Но…
– То, что она – твоя сестра, во-первых, не доказано, во-вторых, это ничего для меня не значит. Пусть больше не появляется в нашем доме. А ее контакты в твоем телефоне я вчера занес в черный список. Все, мать, езжай и не дергайся, и не влипни снова в историю, я тебя прошу.
Трубка умолкла, и Ника, чертыхнувшись, запихнула ее в карман полушубка. Достать что-то из списка в своем телефоне она не знает как – Марек воспользовался ее абсолютной технической чайниковостью.
Ника села в машину, бросила сумку на переднее сиденье и расстегнула полушубок. Она любила свою машинку, она любила ездить – «Хонда» была частью дома, а Нике очень важно чувствовать себя комфортно, но чувство это возникало только тогда, когда она не соприкасалась с согражданами где бы то ни было. Не то чтобы ее раздражали люди, однако присутствие чужих вызывало у нее тревогу и дискомфорт. И благодаря машине вот уже пять лет она не знала, что такое общественный транспорт.
– Ника, ты выехала? – Леркин голос в трубке был вполне сонный.
– Нет, прогреваю мотор. Но мыслями уже в пути. Я успею, Лера, не дергайся.
– Знаю, как ты успеваешь… будешь лететь по трассе, как три Шумахера, а там скользко и снег.
– Безусловно. Но важен результат. Все, я выезжаю, перезвоню, когда все сделаю.
Ника положила трубку на пассажирское сиденье рядом с сумкой и вздохнула. Что ж, с богом. Ездить зимой, конечно, никакого счастья – и хотя на календаре конец ноября, неделю как зарядил снег, а значит – зима, мало ли что там на календаре… И ездить стало скользко, и граждане водители часто ведут себя как последние свиньи, но это лучше, чем общественный транспорт со спрессовавшимся запахом чужих тел, одежды, еще непонятно чего – и присутствием абсолютно посторонних людей, которые что-то жуют, сопят, разговаривают… да просто находятся рядом, и Ника вынуждена делать вид, что все ОК и она нормально к этому относится. Хотя эта ситуация вызывала в ней смесь страха, раздражения, брезгливости и протеста.
И так было всегда. Вокзалы, толпы людей, чужие запахи – все это с детства пугало Нику, в душе вдруг поднимала голову тоска, невесть откуда взявшаяся, безнадежная, как зима. Ника потерла запястье – отчего-то всегда при таких мыслях у нее начинало болеть левое запястье. Мама говорила, что когда Ника была совсем маленькой, она упала и сломала руку в этом месте, и ее долго лечили. Ника совершенно не помнит этого факта, хотя, если вдуматься, что-то всплывает в памяти – но воспоминания эти тоже всегда ее пугали, и она научилась прогонять их, и со временем эти воспоминания перестали всплывать, однако если захотеть… но она не хочет.
