Мне досталась всего только жизнь
Опять Куры гортанный говор
мне снился.
Снова речь отца
я понимал,
и в окна бился
неведомых растений цвет,
и восседал угрюмый дед,
как изваянье, у крыльца
давно заброшенного дома —
но небо, тяжелей свинца,
опять решало по-другому,
и все смывал великий дождь,
и стыдно было просыпаться
и, унимая пальцев дрожь,
поспешно за перо хвататься,
чтобы развеять горький сон,
забыть гортанный тяжкий стон —
дед не узнать меня грозился…
Здесь, в беспощадной тишине,
иной язык доступен мне
и лишь молчанье – по-грузински.
* * *
Мне досталась всего только жизнь…
Словно льдинка на речке весенней,
убывает, искрится, дрожит —
и смертельное это веселье
может вызвать безжалостный смех,
ну а может и чистые слезы.
Я не буду счастливее всех
и несчастней не буду, но все же
не забудьте, что я – это я,
пусть важнее имеются лица.
Эта льдинка – ведь жизнь моя…
Этот лед еще выдержит птицу.
Пусть несет меня жизни река,
пусть швыряет о камни и в омут —
знаю: льдинкина жизнь коротка,
но я жить не могу по-другому.
Даже если слеза задрожит,
улыбаюсь я белому свету…
Мне досталась всего только жизнь —
и прошу, не забудьте об этом!
* * *
Я жизнь освобожу от штор
и сердце для нее открою —
и зазвучит в душе мажор,
и крылья вздрогнут за спиною…
Жизнь улыбнется мне сквозь дождь,
и губ моих коснется ветер —
и я отдам последний грош
за счастье просто жить на свете…
У окна
От штор освобожу экран окна —
и явится мне фильм документальный,
и станет мне отчетлива видна
жизнь улицы моей провинциальной.
Провинциально светится каштан,
кот восседает у молочной лужи —
наверно, грузчик Вася снова пьян,
а впрочем, он и трезвый неуклюжий.
И утро будет превращаться в день,
и люди будут пробегать поспешно —
им нужно сделать столько важных дел:
жениться, хлеб купить, прибить скворечник.
А я, бездумный зритель, им вослед
смотрю, курю в окно – и забываю,
что предо мной не кадры прошлых лет,
а день сегодняшний, и я в нем проживаю.
Я забываю, что проходит день,
проходит жизнь – а фильм совсем недолог,
и черно-белый близится предел,
и нужно в кадр попасть, пока я молод.
* * *
Ничему не научился,
только время промотал —
без веселья веселился,
без печали горевал.
Порастратил все авансы,
все ошибки совершил,
с нелюбимой целовался,
с неприятелем кутил.
Я былое не исправлю,
за него мне бог судья,
я лишь крест на нем поставлю,
раз уж так легла судьба.
У разбитого корыта
я не стану горевать,
все мы были жизнью биты —
я хочу ей сдачи дать.
Я еще чего-то стою,
что-то есть еще в груди…
Пусть полжизни за спиною,
но полжизни – впереди!
День рождения
Я каждому обязан декабрю
таким окном обыденно морозным,
что даже снег, упавший на березы,
я за контраст цветов благодарю.
Все повторилось, все случилось вновь,
все в зеркалах бессчетных отразилось,
и светится усталое вино,
как год назад, свою даруя милость.
И я опять всю ночь рассвета жду…
Рассвет придет – окно ему открою
и старую впущу к себе звезду —
мой новый год по старой мерке скроен.
Вот старая тропа уткнулась в дом,
вот старый снег ночует в птичьих гнездах,
вот старая клубится за окном
земная пыль – затменье пыли звездной.
Спой, мама
Спой, мама, дочке моей колыбельную,
помнишь, как пела мне…
Пусть позабудутся волосы белые,
словно в счастливом сне.
Пусть это будет самое малое,
чем я тебе воздам —
детское снова услышать «мама»
наперекор годам.
Так же когда-то ты мне пела, помнится,
на руку опершись…
Время уснуло навек в этой комнате —
миг пролетел или жизнь?
Мама, когда я не знаю, как выстоять,
я прихожу к тебе —
каждый глоток твоей песни бесхитростной
равен моей судьбе.
В песнях твоих моя малая родина,
в тихих твоих руках —
здесь, побежденный нехитрой мелодией,
детский стихает страх.
Здесь оживают твои «Коробейники»,
