Поиск! Это пробуждение новой жизни! Вспышка! Взрыв! Полёт. И понеслось. Глаза то разбегаются в стороны, то собираются в кучку, сердце колотится так, что душа дробится. Нервы напряжены, слышно даже, как они звенят. Мозги разламываются. Мысли схлёстываются друг с другом. Чувства наседают. Вот оно! Нашёл! Из бури вынырнуло. Захватил взглядом, тащишь. Осечка. И снова рвёшься вперёд до тех пор, пока не начнёшь понимать: то, что ты искал, вообще, не существует в природе, но ты не побеждён. Не сломлен. Ты сделал пустое открытие, но жил всеми ощущениями, чувствами: надеждой, верой…, мыслями, а не бултыхался в известном.
Вначале посельчане стали думать, но так, как мысли были разные, порой доходили до самых крайних противоречий, и сплести их в одну не удавалось, каждый стоял на своём, утверждая, что его мнение самое верное, а согласиться с другим в такой таинственной области, как истина дело трудоёмкое и порой даже не подъёмное не только для мужика, а даже для сверхмужика, то решили: споры прекратить, мысли отложить и установить правду опытным способом: бросились в поиски.
Что было особенным в поисках Петровича, так это настырность, нет, не просто настырность, а сверхнастырность и сверхпристальное внимание посельчан ко всем местам, где мог оказаться пропавший. До этого тоже из посёлка исчезали, но исчезновения были на виду: на свете – суд, кладбище, словно чёрные дыры, в которые, если попадёшь, то выскочишь, Бог знает где, и Бог знает кем, да ещё в каком виде, а с Петровичем всё было погружено в сплошную, непроницаемую темень. Ни одного проблеска. Так что дело заключалось не, сколько в его поисках, а в выяснении обстоятельств исчезновения Петровича.
Посельчане рассуждали так. Поскольку Анатолий Петрович Задоров был мужиком, то и вопрос стоял: при каких обстоятельствах исчезает мужик, и не те ли это обстоятельства, при которых могут исчезнуть все мужики? Это сильно беспокоило посельчан. Особенно мужиков, потому что они крепко были привинчены к бабам, без которых не ладилось никакое дело. Бабы были спокойней. Мужики так часто отлипали от них, что они порой утверждались во мнении, что мужиков вообще не существует.
Первый шаг посельчан был обдуманным. И главное: наработанным, не дававшим сбоя. Может быть, Петрович где-то завалялся, перезагрузившись самогоном. Петрович – малопьющий, но случалось: в праздничный день, а праздничным днём было получение пенсии, так закладывался, что ноги в верёвку заплетались.
Заглянули в бусугарню (поселковая пивная): хорошее здание из белого камня, с рекламными стенами, разрисованными русскими богатырями, но не с мечами, как было до революционного побоища, а с пивными кружками и не в доспехах, а в железнодорожных тужурках.
Реклама очень нравилась мужикам, потому что богатыри были тоже, как уже сказали, в железнодорожных тужурках и штанах, как у них и с такими же лицами. Это была, самая что ни на есть народная реклама. На бабьи скандалы, когда загрузка сильно утяжеляла мозги и смещала центр тяжести, мужики отвечали: богатыри пили, а мы что не русские богатыри, да мы… Они забивали баб патриотичными словами и, кувырнувшись в кровать, засыпали, кто богатырём, кто патриотом, а кто одновременно и богатырём, и патриотом.
Как и бывает в тщательных поисках в бусугарне перевернули все столы и стулья – не залежался ли Петрович на полу в позе отдыхающего от сильной шаткости ног, не застрял ли в пустой пивной бочке, не провалился ли сквозь щель в подвал, не закатился ли под прилавок, обошли её кругом: не приклеился ли к стене, распотрошили сиреневые кусты: не застрял ли в ветках. Пошарили в посадках: может, свернувшись калачиком, под кустом спит. Дорога под колеблющимися ногами порой «бунтовала» и не то, что в кусты, даже под забор выбрасывала, а иногда и для сна служила.
