Что же с тобою стало,
Мой ненаглядный герой?
Как же в груди кололо…
Ты стал для меня горой.
Для тебя я искала слово,
«Враг, насильник, подонок, мразь.
Душа умылась твоей кровью.
Скажи мне, ведь я права?
Кто скажет, что в живого человека целиться легко, если годами желал этому человеку сдохнуть в муках, да отрежут лгуну его гнусный язык… Откуда это? Не помню. Вроде бы там было про любовь…
Нет, это непросто. Сложно. Трудно. Больно. Чуть ли не проще было бы, будь всё наоборот.
Достаю из-за пазухи украденные у сторожа наручники.
– Надевай. Одну руку в наручник, наручник цепляешь к батарее. Быстрее!
Целюсь прямо в лоб, держу пистолет двумя руками, чтобы его не мотало из стороны в сторону.
Наручники я бросила вперед, на пару метров, так, чтобы он смог до них дотянуться.
Стоя на коленях, Юрка молча ставит обе руки перед собой на землю. Поза теперь абсолютно собачья. И взгляд как у побитого пса.
– Стреляй. Ты пойми, Таша…
– Заткнись!
– Стреляй! Это уже ничего не изменит. Хочешь избавиться от меня, убей. Иначе не получится. Я не останусь здесь один…
– Просто возьми наручники и сделай как я сказала. Иначе ведь накажут…
Он мог бы сощурить глаза и сказать мне что-нибудь язвительное в духе, «А тебе не всё равно?» Но он поступил иначе, и от этого становится только хуже:
– Пускай наказывают. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Уйдешь, оставив меня в живых, это станет равносильно…
– Не смей!
Я не позволю ему произнести это слово вслух.
– Хорошо. Если хочешь, я могу тебе помочь. Кинь мне пистолет. Проверь, чтобы предохранитель снят и патрон боевой в стволе. Я потом всё сделаю сам. А ты иди. Ступай. Или тебе обязательно нужно видеть мой труп?
– Рот закрой, сволочь!
Я впервые обзываю его. Будто пнула пса в живот, когда он приполз за лаской. От резкого слова как от удара, он действительно сжимается весь, и я физически ощущаю всю силу нанесенного пинка.
Длинные темные пушистые ресницы дрожат, он смотрит мне снизу вверх прямо в глаза.
– Повтори!
Я открываю рот. Оставшаяся краска сбегает с его лица. Почему? Это же просто слова. Но я не могу.
– Тебе помешает твой верный пёс?
Вопрос застает меня врасплох, настолько Юрка болезненно искренен сейчас.
«Я хочу от тебя избавиться!» – закричать бы в голос. Вот только я не могу издать ни звука, только киваю ему.
«Ступай за мной».
– Подожди, только возьму ключ-карту и ключ от машины. А то как же я смогу тебе помочь…
Удивление пересиливает волнение, от которого потеют руки и сердце будто из грудной клетки переместилось в горло.
Неужели же всё это правда…
Чуть раньше тем же вечером
Вот уже пять минут сижу на своей койке в бараке, не выпуская из рук слона. Небольшой нефритовый слоник – единственное, что связывает меня с прошлым.
С тем прошлым, о котором не хочется забывать, куда, будь такая возможность, хотелось бы вернуться.
Мне только исполнилось пять лет, и мама подарила мне эту фигурку, чтобы у меня был свой талисман.
Казалось бы, пустяк, но мама шепнула мне на ухо, чтобы я не ходила без слоника никуда.
С тех пор я везде носила его с собой.
Но стоило попасть в рабство, пришлось прятать его надежно в углубление под одной из ножек койки.
За десять лет я доставала его из тайника считанные разы. Если получалось остаться в бараке одной, как сейчас, доставала его в мамин день рождения.
В свой – обычно возможности не возникало, потому что эти дни все последние десять лет я проводила не одна и не в бараке… и не в цеху.
Десять лет самого настоящего рабства, хоть, Бог миловал, не сексуального…
Хотя, опять же, смотря с какой стороны рассматривать мою ситуацию. Да, за долг я и мои соседки по бараку отрабатываем в швейном цеху, чтобы хозяин мог продавать готовую одежду от кутюр, сшитую бесплатно, и это не тоже самое, что если бы нас заставляли торговать телом.
