Мальчик, которого родители зачем-то обозвали Кристофером, а одноклассники зачем-то обзывали Крысом, открыл глаза и понял, что снова телепортировался. Вроде бы только что он, как обычно бывало по пятницам, смотрел с мамой и папой фильм про полицейских, и вот – лежит «зубами к стенке» в…
Бедолага узнал место по запаху ещё до того, как проморгался. Кисло сморщившись, он отвернулся от красного настенного ковра и с тем же выражением уставился на сервант, стоявший напротив дивана. Сквозь немытые стекла виднелись сушёные травы, сушёные книги и выцветшие иконы. Комнату занавешивал тяжёлый сумрак. Из-за плотных коричневых штор тянуло морозом (наверное, от открытой форточки), но сквозняк не перебивал душный аромат лекарств и пыли. Крис застонал, удостоверившись, что проснулся в аду – так он про себя называл квартиру, в которой обитала бабушка Ада – самая нелюбимая его бабушка.
Чудесные новогодние праздники, которые он целиком провёл дома, закончились, и после первой же настоящей рабочей недели родители снова «сплавили» ребёнка на выходные: вероломно, без предупреждения, перевезя спящим – да ещё и к наиболее злобной родственнице из имевшихся.
В очередной раз заключив, что жизнь несправедлива, Крис слез с дивана. Жизнь сразу же стала ещё несправедливей: мальчик заскрипел молочными зубами, обнаружив, что до подмышек вдет в старые, скорее всего ещё мамины красные колготки, поверх которых до колен свисала красная растянутая футболка. Нормальной домашней одежды рядом не оказалось, поэтому именно в таком виде пришлось отправиться на кухню попить. Со стороны это выглядело, как будто короткостриженая светловолосая морковка спустилась с высокой грядки и пошагала по своим утренним морковным делам.
На кухне Криса ждало нечто удивительное, потрясающее, прекрасное и чудесное – то, чего просто не могло там быть: бутерброд с розовой колбасой. Увидев запретный плод на блюдечке с голубой каёмочкой, мальчик прослезился от радости. Но, вспомнив о коварстве бытия, насторожился: с чего вдруг бабушка, которая всегда запрещала бутерброды на завтрак под странным предлогом будто это «кусочничанье», приготовила ему (и ему ли?) такой подарок?
В любом другом месте ребёнок сразу бы схватил лакомство, но тут ему чудилась какая-то ловушка: может, колбаса ядовитая, и бабушка так травит тараканов? Или крыс? Или его? Потому что «сил больше нет с таким нехристем возиться, помилуй, господи, душу грешную, когда уж отмучаюсь?» Тем более что внука она, не переносившая его «басурманское» имя, тоже иначе как Крысом не называла.
На всякий случай мальчик решил провести расследование – как во вчерашнем фильме – и для начала опросить подозреваемую. Но, подкравшись к её комнате, услышал храп. Это озадачивало сильнее нежданного бутерброда – бабушка всегда просыпалась гораздо раньше Криса. Он никогда не понимал зачем, но судя по невразумительным объяснениям, такие идеи ей подавал бог. И вот, храпит. В голове мальчика промелькнуло ещё одно кинослово: «алиби». Мол, спокойно себе спала, он сам съел, да и умер – а я ни при чем.
Крис вернулся на кухню и уставился на беззащитный бутерброд. «И ладно бы умру, – подумал голодный ребёнок, – хоть отмучаюсь, а если это она себе нарезала, а я съем, что она со мной сделает?» Однажды в деревне бабушка отстегала его крапивой только за то, что он кинул кусочек халвы в свою утреннюю манку, тщетно попытавшись сделать кашу хоть чуть-чуть повкуснее. А после того, как внук отревелся, мучительница показала ему толстенный кожаный ремень с выпуклой звездой на внушительной железной бляхе и принялась грозно поучать: «Весь хлеб насущный – от господа нашего, так что ещё раз с пищей чудить вздумаешь, у тебя не задница, а твердь небесная станет! И не зыркай волком, я добра желаю – наказание от беды бережёт. Маракуешь?»
