Он все таращился на сиротливую чашку кофе, которую заказал час назад, – все еще полную до краев.
Чья-то крепкая рука стиснула его плечо, так что скрипнула кожа куртки.
– Может, налить свеженького, погорячее?
Вздрогнув, он поднял голову и встретился взглядом с Роберто.
– Ну да, – проговорил он. – Извини.
В числе множества вещей, которые Мэтт Джексон узнал после смерти Полли, было то, что роль объекта жалости ему глубоко ненавистна. Он мог поклясться, что на похоронах, всего несколько дней назад, коллеги из полиции посматривали на него со смесью сочувствия и чего-то граничащего с презрением. Особенно этот гаденыш, Маркус Броун. Отношения со старшим детективом-инспектором, ответственным за дело Полли и только что назначенным новым руководителем расследования по «делу Неона» – его расследования, – не сложились с самого начала. При любом убийстве супруги всегда оказываются в самом начале списка подозреваемых, но версия, будто он вздумал избавиться от собственной жены, сымитировав почерк серийного убийцы, вызывала у него стойкое желание выволочь Броуна в темный переулок и долго выбивать из него мозги.
– Двойной эспрессо, Андреа! – крикнул Роберто через плечо. – За наш счет.
Давление на плечо усилилось.
– Ты вообще как, Мэтт?
Вопрос был не из тех, что требуют правдивого ответа. Джексон подыграл, пробурчав что-то нейтральное, и ответ практически потонул в треске перемалываемых кофейных зерен, клокотании молока и сверкании хрома. Особенно чувствительный к свету в эту минуту, он прищурился.
– В первые дни паршивей всего, – сочувственно произнес Роберто. – Тебе нужно отдохнуть. Нужно выспаться.
Если б только! В те редкие минуты, когда в голове не проигрывалось случившееся раз за разом и ему удавалось заснуть, он молился, чтобы вмешалась Судьба и, заснув, он так и не проснулся бы.
Открылась дверь, впуская струю холодного, сырого ноябрьского воздуха и еще нескольких посетителей. Шум, гам. «Как делишки?», «Всем привет!». Довольный тем, что Роберто придется отвлечься, Мэтт скривил губы в сухой улыбке – мол, у меня все о’кей, иди встречай народ.
Когда на столе появилась чашка свежего кофе, он вновь затерялся в темных просторах потери и одиночества. Сколько он еще выдержит? День, два, три дня подряд? В жопу все это. Лучше поскорей со всем этим покончить, а дальше хоть трава не расти.
Сунув руку в задний карман джинсов, Мэтт вытащил бумажный квадратик с липкой полоской – обычную офисную бумажку для заметок, на которой Кенни Флоуэлл, один из его давних информаторов, накорябал подтекающей шариковой ручкой некий телефонный номер.
Сделав глубокий вдох, Джексон потыкал в клавиши мобильника. Два гудка.
– Джон слушает.
Устройство, искажающее голос, придало этой простой фразе интонации киношного злодея из какого-то боевика лихих девяностых, требующего выкуп.
Вздрогнув от неожиданности, Джексон нажал на «отбой» и отшвырнул телефон, который проехался по пластиковой поверхности стола. Чашка перекосилась, выплеснув часть кофе в блюдце. «Нехорошо вышло». Он осторожно огляделся и выдавил виноватую улыбку, адресованную тем, кто стал свидетелем этой неожиданной выходки, – то есть адресованную никому, поскольку никто, похоже, никакого внимания на него не обратил.
«Спокойствие, – приказал себе Мэтт. – Дыши глубже!» Это как раз то, что сказала бы в такой ситуации Полли, и на миг он представил себе ее чудесную улыбку, заряженную спокойной уверенностью и непоколебимой верой. Ей всегда удавалось обуздать его там, где все прочие терпели поражение, – не считая разве что последних шести месяцев, когда расследование придавило его настолько, что напрочь лишило сна и стало уже едва ли не навязчивой идеей. Он круглые сутки торчал за компьютером, без устали щелкая мышью и по двадцатому разу открывая давно уже просмотренные фото с мест преступлений, силясь высмотреть какие-то общие знаменатели и обнаружить хотя бы крошечные зацепки. К его великому стыду, достучаться до него в такие моменты было совершенно нереально; он наглухо закрывался и проявлял открытую враждебность ко всем, кто становился у него на пути, – увы, это касалось и его собственной жены… Господи, и без того все было плохо! Но то, что произошло потом, стало преследовать его каждую свободную ото сна минуту, и, что хуже всего, он и помыслить не мог, как все обернется.
