1
Горожане, застигнутые ливнем, в спешке искали укрытие. Щелкали зонтики, бойко цокали каблуки, хлопали двери такси. Самые невезучие помчались под крыши ближайших домов, прикрывая головы пакетами и папками.
Я забежал под козырек невзрачного офиса, сунул солнцезащитные очки в сумку и осмотрелся. С доски у двери ветер сорвал небрежно прилепленную листовку, обнажив объявление: «В центр механики погодных явлений требуется стажер. Второй этаж».
Отучившись на метеоролога, я надеялся, что смогу удачно устроиться, однако первые же собеседования дали понять, что эти грезы придется оставить. И всё же я был настолько наивен, что, несмотря на таявшие сбережения, верил: что-нибудь обязательно подвернется.
Оценив лаконичность объявления, я решил рискнуть. За единственной незапертой дверью с табличкой: «Центр поведенческой метеорологии» обнаружился обыкновенный школьный кабинет с деревянными партами в три ряда, массивным столом учителя и выцветшими шторами.
Впереди сидели двое молодых людей, с недоумением поглядывая на долговязого старика у окна. Последний как нельзя лучше подходил интерьеру: пиджак с потертыми рукавами, серая рубашка в полоску, черные лоснящиеся брюки… Заметив меня, он встрепенулся и бойко воскликнул:
– Прошу вас, молодой человек! Вам нравится, как звучит дождь? Мы отдали годы на создание симфонии, а большинство ее попросту игнорирует!
Старик бережно снял очки с внушительными линзами и положил их на подоконник.
– Говорят, сами магистры, – гордо начал он, почтительно подняв указательный палец, – приложили к дождю руку: отсекали лишние тона, вводили новые переливы и оттенки, подбирали аккорды, так сказать. А от этих, – старик кивнул на копошащихся внизу людей, – только и слышишь: мол, дождь стучит, барабанит, бьет… Какое чудовищное, преступное упрощение! Дождь живет, дышит, играет! И-гра-ет, понимаете?
Последнюю фразу он напел, дирижируя в такт слогам. Раздался смешок. Молодые люди, смущенно улыбаясь, встали и засеменили к выходу. Старик достал серый платочек, быстро протер линзы и суетливо нацепил очки, но нарушители тишины оказались проворнее и улизнули невидимыми. Старик вызывающе посмотрел на меня. Моё положение не оставляло особого выбора – у ребят хотя бы были зонты…
Я уселся за ближайшую парту и кивал старику, не вслушиваясь, правда, в его пространные размышления. После фразы о магистрах стало ясно, что собеседование не сулит ничего хорошего. Стараясь помягче завершить его рассказ, я неловко привстал и попросил описать вакансию.
Такой очевидный вопрос будто бы выбил старика из колеи: с видимым усердием подбирая слова, он испытующе взглянул на меня и процедил:
– Работа сложная, крайне деликатная, но интересная!
Затем достал из громоздкого саквояжа пару листов.
– Это наш, так сказать, опрос.
Первые задачи касались общих знаний метеорологии и не представляли ни сложности, ни интереса. Следующий блок сочинял, похоже, сам ополоумевший старик: фирму волновало, часто ли я наступал в глубокие лужи, сталкивался с турбулентностью при перелетах, чувствовал возбуждение перед грозой.
Далее шли подозрительные вопросы о человеческих качествах, скопированные, казалось, из мужского журнала. Подивившись современным методам найма, я с радостью заметил, что ливень пошел на спад, наскоро заполнил бланк, машинально указав адрес и телефон, и передал листы старику. Тот опустился за стол и принялся дотошно изучать ответы.
Прошло десять минут, а он всё не унимался: выводил неведомые формулы, что-то зачеркивал, перечитывал и стирал. Я же угрюмо смотрел на распогодившееся небо. Наконец старик аккуратно отложил листы, поблагодарил за собеседование и пообещал, что со мной свяжутся. Уже закрывая дверь, я услышал:
