КОЛДУЙ, БАБА, КОЛДУЙ, ДЕД!
В борьбе с колдовством, чародейством и заговорами особенно суров был ХVII век, когда повсеместно запрещались любые традиционные народные обычаи и праздничные увеселения. Заподозренных в знахарстве и «волшбе» на Руси либо сжигали в обложенных соломой срубах, либо отправляли в далекую ссылку.
Веселый Семейка
Дьячок Печерского монастыря Семейка (Семен) Григорьев и думать не мог, что попадет, как кур в ощип. Шёл себе однажды в начале марта 1628 года в кремль, в воеводскую канцелярию с каким-то поручением, а на Благовещенской площади Нижнего Новгорода сверток какой-то валяется.
Долго колебался дьячок: поднять, не поднять? Но любопытство пересилило. Решил посмотреть. А там – тетрадка с «рафлями».
Тут нужно сделать небольшое отступление. «Рафли» – это книги или просто разграфленный на клеточки лист бумаги. Каждая клеточка соответствовала определенной цифре, а по цифре, как думали в то время, можно определить, что человека ждет в будущем. Бросил на «рафли» ячменное зерно – вот и все гадание. «К таким книгам, – писал Николай Костомаров, – принадлежали „Аристотелевы врата“, „Шестокрыл“, „Острономы“, „Зодей“, „Альманах“, „Звездочетье“; сущность последних состояла в отыскании влияния, какое имели на судьбу человека и на обстоятельства его жизни небесные светила, дни, часы… Это были своего рода учебники волшебства».
Семейка, несмотря на то, что держать у себя «рафли» было крайне опасно, был человеком открытым. Не утерпел – похвастался своей находкой перед монастырским певчим Исихием, а затем и перед старцем Варсонофием. А Варсонофий был, выражаясь современным языком, штатным «стукачом». И вскоре узнали про Семейку не только настоятель, но и патриарх Московский и всея Руси Филарет. Он лично допросил дьячка в своих апартаментах. Рафли попелел сжечь, а Семейку переправить в Печёрский монастырь, где «сковать в ножные железа, и быти ему монастырских черных службах год».
Надо сказать, Семейка еще легко отделался.
Вот Досада!
В том же самом 1628 году крестьянин Нижегородского уезда Иван Левашов обвинил в чародействе другого крестьянина, Максима Иванова. «Давал-де тот Максимко жене моей пить траву, и она-де от той травы умерла», – говорилось в его челобитной на имя воеводы. Однако архимандрит Рафайло обвинения Левашова опроверг. Он заявил, что жена крестьянина «умерла судом Божием, а не от травы».
Но челобитчик затаил на Иванова злобу лютую. Спустя некоторое время он сдал его властям скрученного по рукам и ногам. Как явствует из следственного дела, якобы Максимко зашел к Левашову «для конского ж леченья», но лошадь после этого, выражаясь современным языком, стала вести себя совершенно неадекватно.
Тут уж с Максимкой не церемонились. Под пыткой он «поклепал (то есть выдал, – С.С.-П.) пять человек».
Двое «поклёпанных», не дожидаясь ареста, быстренько сделали ноги, а мордвина Веткаска заковали в цепи как опаснейшего государственного преступника. Он подвергся пыткам и был замучен до смерти. Максимку Иванова и его сына Родку отправили в ссылку в Пелым. Левашов скончался в ходе судебного разбирательства «от загустения крови и переполняния ея». То ли Максим Иванов действительно наслал на него «порчу», то ли просто совесть замучила, поскольку понял, что обрёк на страдания невиновных…
Но деревня Досада ещё не однажды будет фигурировать в следственных делах о чародействе. Может быть, жили здесь потомственные колдуны, а может быть, ведовство просто было удобным поводом для того, чтобы оклеветать человека?
