«Незакадычные друзья… отправились делить свою последнюю девицу»… – редактор запнулся, и его светлые пушистые брови в скорбном недоумении поползли наверх. Он перевернул страницу, словно надеясь увидеть пояснение на обороте, и поднял глаза на гордо откинувшегося в кресле Леонида. – Это что такое? – слабым голосом вопросил он. – Это – перевод?
– Это очень хороший перевод, – обиделся Леонид и подобрал губы, собрав их в тонкую ниточку. Редактор потряс пухлой пачкой листов перед его носом:
– Это перевод? «Девушка улыбнулась тонко и стройно»! Это перевод?
– Перевод! – упорствовал Леонид. – Я передал иронию! Это – тонко!
Редактор шумно выдохнул и уселся в кресло. Он на секунду зажмурился, откинул голову и посмотрел на потолок.
– Так-так… Русский язык, насколько я помню, тебе родной?
Леонид с трудом выбрался из кресла и потянул пачку листов из рук редактора, оскорбленно сопя. Тот отдал ее, не сопротивляясь, и сложил пухлые ручки на груди:
– Сволочь ты, Леня! – грустно резюмировал он. – Пошел вон!
– Я так и знал, что вы не оцените! – возмутился Леонид. – Что ж. Я был к этому готов! Вам же хуже, вот! Давно хотел вам сказать. Я открываю свое издательство! Чтоб вы знали! Читатели рассудят, перевод это, или не перевод.
– Не злись, Леня, – продолжая смотреть в потолок, меланхолично ответил редактор. – Лучше улыбнись стройно!
Не слушая, как Леонид нес свое шумное негодование по коридору, редактор грустно размышлял о том, что три месяца потеряны зря, что перевод чудесного психологического детектива Бэйтса, который должен был принести издательству так необходимые сейчас деньги, придется отложить еще на три месяца, и за это время их запросто могут выселить из замечательного офиса в центре города. Он попробовал было представить себе, что он задержит выплату зарплаты сотрудникам, и его губы невольно сложились в привычное: «Сволочь ты, Леня!».
Сволочь Леня был сыном начальника налоговой инспекции города. Поэтому последствия Лениного перевода были вдвойне ужасны: с налоговой инспекцией редактор проблем иметь категорически не хотел.
Рука редактора потянулась к телефонной трубке и замерла. Звонить замечательной переводчице, которая была отвергнута из-за сволочи Лени, было совестно. Переводчица была молода, скромна, хороша собой, и взгляд ее был по-детски обиженным и незащищенным. Она уже перевела для издательства один роман, и на деньги от публикации молодое издательство просуществовало безбедно полгода, пока сволочь Леня, вместо незаслуженно отвергнутой Танечки, кропал своих «незакадычных друзей».
Реактор шумно вздохнул и набрал номер.
– Танечка, мне невероятно стыдно, я очень виноват, только вы можете меня понять, – завел он. Если бы у него был хвост – как бы он сейчас им вилял! По опыту он знал, что ничто так не сближает, как сетования по поводу других людей – разумеется, злых и нехороших.
– Я вынужден был… скрепя сердце, слышите, Танечка? Просто скрепя сердце изменить вам. И вот я снова у ваших ног. Выручите? Ведь перевод, в общем-то уже есть. Правда, – замялся редактор, – по нему трудно судить, что хотел сказать автор…
– Вот еще, – возмущенно сказала Танечка. – И смотреть даже в него не буду! Буду переводить заново.
– Отлично! Умница! – восхитился редактор. – Мне так неудобно, что я позволил себе, так сказать, усомниться… отвернуться…
– Это легко исправить, – сказала по-детски беззащитная Танечка, и назвала такую сумму гонорара, от которой у редактора потемнело в глазах..
Он положил трубку и некоторое время безмолвно шевелил губами. Гонорар он пообещал, с трудом уговорив ее, что треть он заплатит только с продаж. Танечка покапризничала, но поняв, что в противном случае она не получит заказ, неохотно согласилась.
