Минувшей ночью Игнатию Иванычу почему-то не спалось. Лёг он накануне, после сытного ужина, в хорошем расположении духа и даже скоро заснул, но тут как вихрь какой, таинственный и неспокойный, налетели на него сновидения – и чего-чего только ни снилось ему, и всё такое нехорошее. Проснётся Игнатий Иваныч с тревогой на душе, повернётся на другой бок, не раскрывая глаз, снова забудется – и опять сновидения… Утром проснулся он позже обыкновенного, обильно смочил водою голову, расчесал бороду и усы, помолился Богу и уселся пить чай. Сидя на диване за круглым столиком, после ночи с тревожными сновидениями, он хмуро посматривал на оконные рамы, по стёклам которых катились дождевые капли, и прислушивался к шипению потухающего самовара. Газетный листок, лежавший около него на мягком сидении дивана, оставался неразвёрнутым – читать не хотелось; стакан жидкого чая с плавающим кружком лимона – остыл; остывшими казались и все чувства Игнатия Иваныча: и думы, и ожидания, и мечтания. Бывают у Игнатия Иваныча такие странные настроения, и нередко. На жизнь он никогда не роптал, положением своим был доволен, не нарушали его настроений и денежные дела, в которые он был всецело погружён; а вот подите – и ему не чужды колебания в ежедневных настроениях. Раньше, в молодости, ещё смущало его иногда одиночество и жажда семьи, а теперь и этого не чувствовалось: сорок девять лет, прожитые Игнатием Иванычем, всё изменили…
Часу в одиннадцатом в маленькую квартирку Игнатия Иваныча позвонили. Пока толстая и рябая старуха кухарка ворчала, заслыша звонок, и медленно с перевальцем двигалась к двери, чтобы впустить гостя, Игнатий Иваныч задавался вопросом – кто бы это мог придти так рано и при этом ещё так бесцеремонно громко звонить?
– Дома? Встал?.. А-а… хорошо, хорошо! – слышался в прихожей густой голос.
На пороге появился длинный и тощий господин, в сюртуке, с шарфом, обмотанным вокруг шеи, и с мокрым от дождя котелком в руках. Лицо господина было сухощаво и морщинисто, без усов и бороды, как у ксёндза, глаза серые и быстро бегающие, руки длинные и красные, с траурными, давно нестрижеными ногтями на пальцах.
– Читал? А? Игнатий, читал?.. – забрасывал вопросами вновь прибывший, здороваясь с хозяином.
– Что читал? Ничего я не читал, – сумрачно ответил Игнатий Иваныч.
– Что?.. Газетное объявление… Да вот у тебя и газета под носом.
Перегнувшись длинным корпусом через кресло, на котором мирно дремал большой белый кот, гость развернул небольшой тоненький лист уличной газетки, почти сплошь заполненный объявлениями.
– Нет, ты представь себе. Должно быть, это очень выгодное предприятие!.. Вот погоди – слушай: «Приглашаются компаньоны с капиталом в 2–3 тысячи для участия в хорошо поставленном и выгодном предприятии, с личным трудом и без оного. Спр. в конторе К. предъявителю кредитного билета трёхрублёвого достоинства № 267825».
Гость прочёл объявление, выпучил на Игнатия Иваныча свои серенькие глазки и воскликнул:
– А!.. Брат!.. Игнатий, едем!.. Право, попытаем счастье!..
– Вот ты всегда так – «попытаем»… Пытали мы с тобой не раз, да чуть было не заварили каши… Попытаем!.. – наконец возразил всё время молчавший Игнатий Иваныч.
– Чудак! Да ведь мы не обязаны ничем: справимся, подумаем… ну, тогда…
– Горяч ты, Порфирий Иваныч… Чуть что прочитаешь – то ты и лыко в строку, чуть что услышишь – то тебе горы золота… Что же попусту-то ездить, на извозчика или на конку тратиться. А погода-то вон какая!
Игнатий Иваныч махнул рукою по направлению окна и отхлебнул из стакана чай. Порфирий Иваныч также покосился на окно и равнодушно ответил:
– Что ж тебе погода? Ты пойми, чудак, 2–3 тысячи рублей, ведь это пустяки. А вдруг, это дело выгодное! На биржу мы редко ходим, на скачках нам не везёт…
