Изображение ныряльщика из гробницы в Пестуме (по-гречески город назывался Посейдония) – одно из тех редких произведений античного искусства, что сразу обращают на себя внимание и навсегда остаются в памяти у самых разных зрителей. Для любителей античного искусства теплые краски этого редкого памятника великой греческой живописи – живительный прорыв за пределы белоснежного мира мраморных статуй; а изящество и грация, с какими передан неожиданный мотив прыжка в воду, неодолимо притягательны сами по себе. Для ученого же это уникальное изображение – невероятный вызов: кажется, что, пока ты не понял эту картину, какая-то существенная часть античной культуры остается тебе недоступна.
На первый взгляд ничего непонятного в изображении нет: юноша ныряет вперед головой с вышки. Прочие фрески гробницы изображают веселую пирушку (симпосий) – распространенный, хорошо известный сюжет в античном искусстве и литературе. Смущает нас, видимо, как раз несоответствие между обыденностью этой пляжной сцены и ее уникальностью в изобразительном искусстве. Может быть, прыжок в воду здесь нечто большее, чем простая повседневность? Может быть, перед нами вовсе не сцена из жизни, а символ мистических представлений и надежд? Нужно ли в таком случае и симпосий трактовать символически? И что означают эти изображения в гробнице?
Лично я с самого начала склонялся к мнению, что перед нами повседневные сцены процветающей культуры. Но мнение – еще не аргумент. Лишь когда я отыскал факты и свидетельства, позволяющие локализовать сюжеты этих изображений во времени и пространстве античной культуры, стало возможным перекинуть мост к реальной жизни древних греков.
Фрески Гробницы ныряльщика обладают таким непосредственным обаянием, что их непременно хочется представить широкой публике. Поэтому в основном тексте я старался избегать ученой аргументации и специальных терминов. Научная дискуссия представлена в библиографическом очерке в конце книги.
Свою интерпретацию Гробницы ныряльщика я впервые представил публике в Тюбингене на конференции по случаю выхода на пенсию Томаса Шефера. Сорок лет назад, в 1970-е годы, в пору всеобщего молодежного подъема, они с Хайди Хенлайн-Шефер были моими первыми аспирантами. Чем не повод вновь задуматься о положении молодежи – в Античности, но не теряя из виду и современность. Притягательность Пестумского ныряльщика объясняется не в последнюю очередь культурно обусловленным представлением о молодости как о времени широчайшей свободы; молодежь, становящуюся взрослыми, отпускали в особый мир вне нормированного порядка, мир наслаждения жизнью и бесшабашной удали. Возможно, эта фреска так привлекает нас по контрасту с тотальным контролем, с помощью которого молодежь сегодня готовят к «суровой правде жизни», загоняя юные души на бетонное шоссе стандартизированного образования, огражденное обязательными предметами, аттестатами, дипломами и стереотипными экзаменами.
Разумеется, Античность не может служить образцом для современных форм социальной жизни; слишком сильно изменились с тех пор культурные и антропологические представления о человеке, его физическом и психическом устройстве. Но в более общем смысле мы по-прежнему можем отталкиваться в своих размышлениях от античного наследия. Ведь греки с большим воодушевлением делали ставку на полное раскрытие способностей тела и души, на жизнелюбие и жажду риска; их результаты впечатляют.
