Обитатели вечной ночи

…Питерский краевед, получивший в юности прозвище Пифагор за любовь к математике, шёл по болотным кочкам, совершенно не таясь. Неуклюже тыкал перед собой жердиною, нащупывая дамбу, скрытую болотной тиной; тяжело ставил ноги в высоких сапогах, проваливаясь по колено; выдирал их с чавканьем из холодной трясины и снова опускал в болотную жижу.

Ямы от его шагов быстро заполняла темная вода. В воде плавали мелкие светлые листья. Летняя северная ночь позволяла разглядеть впереди силуэт развалившегося сруба, в котором угадывалась церковь без купола.

Человеку до церкви оставалось примерно два десятка шагов.

В черных кустах, окружающих церковь, у самой земли горели две пары красных огоньков – как будто от сигарет. Кусты слегка шелестели над этими огоньками, качая ветвями. Было понятно, что сидящие в засаде существа не слишком-то стараются спрятаться – не то из-за уверенности в своих силах, не то от отсутствия злых намерений…

Человек медленно, но неотвратимо приближался к ним.

Двухэтажный дом с мезонином стоял в парке. Аккуратно подстриженные кусты, чистые дорожки, высаженные ровными рядами берёзы и ивы – лучшие деревья для здешней болотистой почвы – говорили об опытности садовника. Вдоль дорожек пролегали канавки для дождевой воды, засыпанные известняковым щебнем, служившим как для фильтрации, так и для дезинфекции. Над входом в дом располагалась веранда, по-летнему не застеклённая, только завешенная от мошек легкими шторами. Веранда освещалась керосиновыми лампами, хотя белая ночь давала достаточно света. Лампы, медные, с прозеленью, стояли на тяжелых темных столах, покрытых клетчатыми скатертями. Шторы медленно колыхались от вечернего бриза; за ними угадывалась близость порта, иногда напоминающая о себе гудками кораблей. На стенах висело несколько портретов – тяжелые золоченые рамы вокруг темных изображений удивительно неприятных лиц. Глаза портретов казались живыми – во всяком случае, они двигались…