Капризные узоры новых шрамов
Прозрачной сетью оплетают душу;
А там, под небом, за оконной рамой,
Своей холодной госпоже послушен,
Влекомый ветром, в вышине сгорает,
Не долетая до чужого рая,
Ложась на землю, плавно умирает –
Снег заполняет всё собой до края.
И тихий, он печалями играет,
Как будто в ожидании конца;
Но он истомлено растает,
Едва коснувшись моего лица.
Он безразличьем мягко устилает
Просторы остывающих сердец,
Когда метель беснуется и лает
На им возложенный венец.
И первый снег – гонец Зимы огнистой,
Предвестник верный поступи её,
Её клинок – сияющий и льдистый,
Покров надёжный – тоже для неё…
Но почему же за стеклом тепличным
Мне так же холодно, как вне его?
Не потому ль, что, говоря прилично,
Зима спешит внутрь сердца моего?
Я тебе посвящала стихи
И твои рисовала портреты;
Для тебя выбирала духи,
В пустоту отправляла ответы.
Белый мрамор я в руки брала –
Всё равно твоя кожа белее –
И упорно себе же лгала,
Что я камень дыханьем согрею.
В моих пальцах упорный резец –
Пол усыпан вокруг белоснежно.
Наступает работы конец,
И к тебе прикасаюсь я нежно.
Ты в своём совершенстве затмил
Аполлона, Ареса, Давида
И меня в довершенье сразил
Эффективней, чем грамм цианида.
***
Холод камня согреть не под силу
Ни слезам, ни мольбам, ни дыханью:
Зря тебя, Афродита, молила,
Чтоб ты жизнь вдохнула в мечтанье…
Ты так хрупка в руках моих,
Ты словно сорванный цветок.
Вот гаснет жизнь в глазах твоих
И чахнет в жилах кровоток.
Я свою мощь в сердцах кляну,
Я, гордый Ада властелин,
Я у бессмертия в плену,
Я в вихре вечности один.
Зачем мне сила, если я
Ничем не смог тебе помочь?!
Зачем зовусь я светом дня,
Когда на сердце только ночь?!
Святые словом, слуги бога
Меня пытались уязвить…
Но что касается итога –
Лишь ты могла меня убить.
Мечи, молитвы и заклятья –
Поверь, им не было числа –
Вода святая и распятья…
Лишь ты мне рану нанесла,
Когда дыханье оборвалось
И отлетела прочь душа…
А мне потом ещё казалось,
Что боль, смеясь, меня круша,
Твоими мёртвыми устами
Шептала сладострастно мне:
«Величье Ваше, вы устали?
В своей вы тонете вине?»
Я – отголосок отражений
Твоих пылающих надежд,
Я – раб красы твоих движений
И шлейфа шёлковых одежд.
Я отражаюсь и сгораю,
А ты в сияньи чистоты
Проходишь мимо – умираю,
Сожжён я заревом мечты.
Сожжён до пепла – опадаю
Чуть серым инеем к ногам,
Но ты не видишь! Загадаю
Свои желания снегам.
Я тот час слепну, если рядом
Ты появляешься со мной –
Под отрешённым твоим взглядом
Меня пронзает ледяной
Неумолимый штык и болью,
Когда армады твоих грёз
Вдруг вырываются на волю
Среди далёких грозных звёзд!
Ты стала пленницей мечтаний,
Ты ими дышишь и живёшь,
В своих заоблачных скитаньях
Меня до пепла вновь сожжёшь.
Ты мне, не видя, улыбнёшься,
Своим приветствием убьёшь,
А после сразу же вернёшься
В страну, что грёзами зовёшь…
Направляюсь по топким болотам…
Направляюсь по топким болотам
Чрез гниющую липкую мглу –
Буду новым твоим Дон Кихотом,
Если прежде не сдохну в углу.
И бреду я в грязи по колено,
И зелёная вязкая муть
Отдаёт мне тоскою и тленом
Мне не верится – здесь утонуть!
Чахлым деревцам хочется света,
Но от чёрной свечи в фонаре
Они явно не будут согреты,
Как не будет цветов в январе!
Всё вокруг, насмехаясь, клокочет,
И паучья прозрачная нить
То ли хочет спасти, то ли хочет
В этом месте меня погубить.
И сгущаются к ночи туманы,
И в их серых холодных клубах
Обнажаются старые раны
И поселится режущий страх!
И болотный огонь средь тумана,
Что надежды пустые даёт
И уводит в умершие страны…
Но кого же он в сумерках ждёт?
– Доктор, что со мной?
– Нежность. И болезнь эта, увы, неизлечима.
– Я умру?
– К сожалению, перед этим медицина бессильна…
***
Я смертельно больна – это нежность
