Свет в окошке
Непростая жизнь у Машеньки. Вот уже двадцать первый год девушке пошел, а она даже и не невеста, да что там невеста! – ухажоров серьезных и то нет. И добро бы дурнушка какая, мимо которой любой задрипыш пройдет и не взглянет. Нет, красавицей уродилась. Настоящая русская красавица. Коса русая до пояса, глаза серые, большие, стройная, в общем всё при ней. И парни на нее заглядываются, а она ни на кого не смотрит. А всё почему? Никто ей, кроме любимого единственноно брата Коленьки, не нужен. С титешних лет заменяет он Машеньке папу и маму, докторов, погибших на эпидемии холеры в Повольжьи. Раньше, когда совсем маленькая была, брал он ее с собой в дальние командировки. Она даже по китайски говорить научилась, когда Коля с хунхузами на КВЖД воевал. Всегда такой веселый был, и Машеньке скучать не давал. Особенно Маша любила, когда приходили Колины товарищи. Сидят, выпивают по малости (В этой компании напиваться было не принято – форму всегда нужно поддерживать), песни поют, былые дела и погибших друзей вспоминают. А она тихой мышкой в уголке пристроится и слушает, слушает, очень ей всё интересно, что брата касается. Но всё, что услышит, при ней и остается – Коленька научил.
Очень хорошо, что в Академию поступил: теперь каждый вечер домой возвращается. Только вот всё чаще хмуриться стал последнее время. Да и то сказать, время тревожное – конец 36-го года.
У слушателей Академии имени Фрунзе, где он уже второй год грыз гранит военных наук, Николай Васильевич Неретин приобрел репутацию молчуна. Только молчание его было особое – молчание человека, который очень многое видел и очень много знал, а во многом знании, как известно, таятся многие печали. А ему было о чем рассказывать: в Красной Армии со времен Гражданской войны, Польская компания, Перекоп, восстание на Тамбовщине, потом КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога), Испания, да мало ли куда еще бросала его военная судьба. Только говорить об этом и раньше не cледовало, а теперь и подавно. И Неретин молчал, молчал и все больше уходил в себя, глядя на то, как словно гигантским гребнем прочесывал НКВД состав слушателей Академии, лучших кадровых командиров Красной Армии.
А сегодня случилось совсем страшное – утром на поверку не явились Валька Синичкин и Витя Кузнецов – его боевые товарищи по разным делам за кордонами Советской России. И на поверке их не выкликали. Остальное ежу понятно.
Сестренке Машеньке, которая разбежалась было с ужином, сказал: «Погоди, поговорить надо».
Глянула Маша на брата и про себя ойкнула – мрачнее тучи.
– Случилось что?
– Случилось… дружков моих, Валю Синичкина и Витю Кузнецова забрали…
– Они вдвоем так красиво пели! За что же их, Коленька?!
– Вот, вот, пели. За что, спрашиваешь? По мне так не за что, да ведь время такое, непонятное. Ты, Машенька, слушай, что скажу и запоминай. Меня тоже могут взять.
– Господи, а тебя-то за что?! Уж ты ли для страны не старался. Вон сколько шрамов, вся грудь и спина исполосованы-ы-ы!
– Ладно, не реви, слушай дальше. Если меня возьмут, то ты в Москве не оставайся. Немедленно, слышишь, немедленно садись на поезд и куда глаза глядят, в какой-нибудь город на Урале или за Уралом. Куда именно, мне сейчас об этом знать не надо…
Задрожало сердечко Машеньки, поняла зловещий смысл слов брата.
– Коленька, а как же мы потом с тобой встретимся? – и снова в рев.
– Прекратить! Ты сестра командира. Знаешь наше правило «Надейся на лучшее, а готовься к худшему». Может еще ничего и не будет, а готовым надо быть. Как встретимся? Через год письмо до востребования на Центральный Почтамт пошлешь. Не отвечу – еще через год. Наташка… – И заныло сердце.
