Деревенское поверье: если дочь не пришла ночевать, то утром на сеновале аккуратнее махайте вилами.
Солнце проникало сквозь щели в досках на торце сеновала и оставляло широкие пыльные полоски лучи, в которых эти пылинки жили своей, ведомой только им – пылинкам жизнью. Носились некоторые туда-сюда, другие степенно поднимались вверх. Были и такие, что под грузом забот опускались с крыши сеновала на ворох прошлогоднего не пахучего уже сена. А, может, и не из-за забот. Хотели, наверное, посмотреть, чей это нос торчит из него, сена этого.
Нос был её – Малгожаты. Да, ладно, это они не на нос хотели посмотреть, а на здоровущий синяк под глазом. Позавчера получила, и сейчас он играл всеми красками радуги. Вечером уже и жёлтые оттенки появились, и зеленоватые, а утром сверкал только красными и синими красками. Малгожата потрогала кость под правым глазом. Не так, чтобы прямо больно, но чувствуется. Хороший был удар. Отец постарался. Не кулаком заехал, и не по лицу, а вожжами, да по пятой точке, а она попыталась отскочить и врезалась головой в висевший на двери сеновала хомут, да так врезалась, что сознание на несколько секунд потеряла. Только когда отец её окатил водой из ведра, что для Мавра принёс, очнулась. Отец и сам испугался, вожжи отбросил и стал помогать подняться. А тут ещё мать прибежала на её крики, а она лежит на полу сеновала в луже. Отцу тоже досталось по спине полотенцем, что мать в руках держала.
А всё из-за ерунды какой-то, ну, задержалась она после танцев, так не с парнем каким обжималась или целовалась, вон, на сеновале, а с девчонками, рассказывала им, как учится в Познани. Одна она на все их Любневицы, да и на весь городок соседний Мендзыжеч учится в медицинском университете в Познани. Вот и рассказывала подругам, как живёт, да как учится. Точнее, как училась. Нет, её не выгнали, пожар случился в университете и его сейчас ремонтируют, всех парней отправили помогать строителям, а девушек, кроме последних двух курсов, распустили на две недели по домам. Старшекурсниц же распределили по больницам в самой Познани и окрестных городках. Практикой обозвали.
Малгожата Лабес училась на первом и поехала домой. Еле добралась. От Мендзыжеча в их село никто не ехал, только после обеда, когда она уже пешком половину раскисшей после дождей дороги преодолела, её подобрал и посадил на телегу дядька Анжей. Приехала, а дома пусто. Отец как раз в городе, продаёт удобрение, что брат Ласло привозит из Германии. Сам Ласло опять уехал на новеньком «Форде» в неметчину, за следующей партией селитры, а мать пошла на хутор к родителям, бабушке и дедушке Малгожаты. Один только пёс Ruda (рыжий) и встречал студентку.
Только под самый вечер родители появились, когда она уже всё село оббежала и с подружками пообщалась. Вот те и зазвали её на следующий день на танцы. Танцы Малгожате не понравились. В большой избе, что сняли для танцев парни у старосты Григория, было холодно и пыльно, не разденешься, не продемонстрируешь красивое платье из модного магазина мадам Котиль. Все в полушубках или плащиках из сукна толстого. Хоть уже и март за середину перевалил, а на улице по вечерам совсем холодно. Затянулась весна. Даже почки на деревьях ещё не раскрылись. Кроме того, патефон так сильно шипел, что и музыки было не слышно. Пластинки вконец заезжены. И понятно, её воздыхателя Матеуша, что всегда заправлял музыкой, забрали в армию, а его младший брат – Якуб крутил их целыми днями, пока вот не довёл до такого состояния.
Якуб решил не только портки и пластинки за братом донашивать, но и навооброжал себе, что теперь и Малгожата ему по наследству достанется, сразу, как включил патефон, её пригласил. Ну, пошла, потанцевала, только он лапать её начал, да приглашал прогуляться к речке. Нашёл дуру.
