Введение
Тот факт, что мы живем в эпоху технологий, давно уже стал банальностью, притом банальностью весьма грустной, если вдуматься. Позитивизми прагматизм, хоть и не снискали себе лавров в сфере «высокой» философии, но зато они почти целиком определяют массовое сознание современности. Стало уже общим мнением то, что важны только практические, полезные, «позитивные» знания, критерием истины является успех в делах, а все метафизические проблемы – это пустой звук, и вся мудрость нищих мудрецов – не более, чем болтовня неудачников.
В этой связи широкое распространение, начиная с XIX века, получают прикладные, технологические сферы научной деятельности. В веке же XX они уже кажутся сами себе самодовлеющими, так что даже реплики в поддержку фундаментальной науки сводятся к тому, что и она тоже имеет, в конечном счете, прикладное значение. Особенно остро, – как это ни парадоксально, – засилье технологического образа мышления сказывается в общественных и гуманитарных науках. Если в сфере естественнонаучной достаточно очевидным является то, что без фундаментальных исследований, ведущихся «из чистого любопытства», невозможны никакие прикладные разработки, то социально-политическая мысль находится в глубочайшем убеждении-заблуждении, что фундаментом обществоведения вполне могут быть позитивистская социология и прагматическая политология.
Говоря о «позитивистской социологии» и «прагматической политологии» мы имеем в виду то, что эти эпитеты являются не видовыми признаками (как если бы были возможны непозитивистская социология и непрагматическая политология), а родовыми чертами социологии и политологии как таковых. Чтобы разорвать связь с позитивизмом, изучение общества должно перестать быть социологией и превратиться в нечто иное, чтобы отойти от прагматизма, политическая мысль должна прекратить быть политологией и стать чем-то иным. Вернее сказать, и социология, и политология, конечно, не должны «прекращать быть собой», они необходимы для жизни в современном мире, они заняты важным делом. Но нельзя забывать, что это их дело, все-таки не самое важное, – и они не должны заслонять собою того факта, что для решения более важных, более глубоких вопросов необходима мысль иного рода.
Главный порок технологического мышления заключается в том, что оно довольствуется решением вопроса «КАК?», закрывая глаза на вопросы «ЧТО?» и «ЗАЧЕМ?». Этим обеспечивается его сила, но в этом же и основание его ограниченности. Социально-политические «know how» никогда не могут заменить понимания сути. А ведь именно «онтологический характер понимания предваряет всякую человеческую деятельность в качестве предпонимания»>1.
Именно бытие сущего и его сущность, а не его состав и природа, – есть фундаментальная проблема философской мысли и ее отправная точка. Вырастая отсюда, рождаясь как мысль о бытии и сущности и сохраняя связь с этим своим началом, философия способна говорить о чем-либо, – то есть выносить свое слово и о составе, и природе сущего. И если философия вообще бывает способна мыслить и мир, и вещь, и событие бытия таким образом, чтобы выполнять свое предназначение, то – только в том случае, когда ее слово и ее мысль вырастают из этой онтологической завязи. Только в той мысли, появление которой оплодотворено бытийным вопрошанием, могут оказаться завязанными основания подлинного осмысления проблем человеческого существования. Позитивизм и феноменология, экзистенциализм и структурализм (ныне, видимо, все – уже с приставкой «пост-») пытаются в разные стороны отойти от этого первоначала философии и, в большей или меньшей степени, рвут с ним связь, подрывая тем самым для себя возможность родить собственную сущностную мысль.
