На краю Заонежского поселка с немудрящим карельским названием Ламбас-Ручей из старой бревенчатой баньки, вовсю валил дым из-под крыши. Банька, что стояла вплотную к озерной воде, топилась по-черному, а нагреть ее нужно было, как следует. Василий Грибанов дровишек не жалел. Он подбрасывал их в топку с удовольствием покуривая самокрутку. В конце октября 1943 года не самое веселое время было в Карелии. Однако, когда тебе всего двадцать пять лет, то в жизни всегда находятся приятные моменты.
Все в этот день вроде складывалось удачно. С утра, правда, пришлось немного потрудиться. Наколол Вася дров для бани и в избу, картошки вытащил два мешка из погреба, куриц накормил, поросенку хряпы капустной навалил да навоз вынес. Вспомнил, что комендант еще вчера велел рыбы на уху к нему доставить. Пришлось со стариком Оятевым грести на лодке по озеру с полверсты. Сетки пока нашли, потом похожали, а потом против ветра гребли уже к дому – часов больше трех прошло. Застыли оба. Улов оказался невелик. Щучка попала да два налима, а еще с два десятка окуней, которые в корзине били хвостами и ярко сверкали красными плавниками. Оятеву за помощь он отсыпал десяток окушков на уху, остальное оставил в тазу, в холодном чулане родительского дома. Застынув на Онеге, самое время было баньку затопить, суббота все-таки.
Вода в большом чугунном котле по краю уже начинала пузыриться, когда Василий, с удовольствием потягивавший самокрутку с настоящим листовым табачком, услышал легкий скрип и неспешные шаги по доскам, что вели к бане от дома.
– Кого это несет нелегкая? – промелькнуло в его голове. – Мать так не ходит. Да и с чего бы ей из дому допережь меня в байню идти? Она, поди, из налимчика рыбник сейчас в печку ставит, да калитки картофельные. Старик Оятев мог, конечно, притащиться, но вроде только ушел и при ходьбе его частый кашель за версту слышно. Солдаты финские и полицаи, те сапогами топают, гремят, меж собой вслух разговаривают, а по одному не ходят. Не наш человек идет.
Шаги приближались почти неслышно, хотя чуткое ухо Грибанова, привыкшего скрадывать дичь, различало их, несмотря на шуршание веток, колыхавшихся на промозглом ветру и перебрех собак на дальнем конце деревни. Затем заскрипели петли входной двери. «Хорошо, что не смазал, – подумал Василий, тихо пододвигая к себе лежащий на полу топор».
– Не дури, топор оставь, – вдруг услышал он негромкий, но уверенный голос, – сиди, как сидел. Шуметь не надо, убью сразу.
– Да, я сижу, – отозвался он осторожно поворачивая голову в сторону приоткрытой за его спиной двери. В ее проеме, на фоне ясного неба, которое уже начинало темнеть от надвигавшихся сумерек, стоял плотный мужчина в телогрейке защитного цвета и кирзовых сапогах. В руке у него поблескивал пистолет.
– Я погреюсь тут с тобой немного. Ты не против?
