***
Щенок был чёрный, мокрый. Сам ли он залез в фундамент недостроенного дома – или кто-то бросил его туда – неизвестно. Щенок бегал под дождём и скулил. Мы гуляли с Сэмом по свалке. Сэм сказал – наверное, это и есть Чёрный Пёс Петербург. Сэм вытащил щенка, и мы пошли по свалке дальше, в сторону дома. Пёс увязался следом. Когда мы проходили мимо кучи костей с мясокомбината, он отстал – и нагнал нас уже у ворот. У ворот сторожевая собака порычала, но пропустила – и нас, и щенка. Мы дошли до недостроенного дома возле свалки – щенок не отставал. Мы решили не брать себе щенка. Залезли по железной лестнице на крышу. Щенок кружил внизу – не мог забраться. Мы спустились с крыши с другой стороны.
Больше щенка мы не видели.
***
Сэм взял гитару и сел в угол, за телевизор на четырёх ножках. Когда в Питере было землетрясение, телевизор ходил по комнате на этих ножках, и потому был прикован цепочкой к батарее, на случай землетрясения. Теперь я буду, как Марк Болан – сидеть в углу и играть на гитаре, – сказал Сэм. А я – как Тук – сказал я и начал барабанить. Барабан был сделан из банки из-под сухого молока KLIM с вырезанным и затянутым лавсановой плёнкой дном.
– Давай, включим телевизор, – сказал Сэм. Телевизор был чёрно-белый, «Ладога». Телевизор работал от комнатной антенны – лишь на одной из программ можно было различить среди полос картинку – марширующие гитлеровские войска. «Обыкновенный фашизм» Ромма, но без звука. Мы ведь теперь – как T-Rex, сказал Сэм. – Точно, T-Rex, согласился я.
***
Ступаков достал из кучи большую пластиковую бутылку – Во! То, что нужно. А теперь, позвольте, я уединюсь. Он вошел в парадную. Мы с Сэмом закурили. Ступаков вышел через пару минут с бутылкой, наполовину заполненной желтоватой жидкостью. – А ты говоришь – интеллигенция! Ступаков потряс бутылкой. Образовалась обильная пена. – Весь подъезд засрали. – Ступаков выбросил бутылку в мусорный контейнер.
***
Концерт закончился, и мы пошли к Ступакову домой.
– А какая у тебя любимая группа?
– Пинк Флойд, – ответил я.
– Странно. Ведь выросло же целое поколение людей, которые начали слушать Пинк Флойд и Тома Вэйтса ещё до того, как стали сами жить. И живут по заветам Ильичей.
Пришли к Ступакову. Из окна кухни выло видно, как ползёт последняя ночная электричка на Питер. Пили кофе, потом разбрелись – спать. Оказалось, что Королева уже легла на единственную в комнате кровать. Я лёг рядом с Королевой и стал думать. Королева немного полежала и убежала на кухню. Я тоже пошёл на кухню – думать. Королева посидела, подумала – и пошла на лестницу. Я пошёл за ней.
– Почему ты всё время за мной ходишь, – спросила Королева с возмущением.
Я вернулся на кухню, налил себе ещё кофе – и стал думать. Потом я пошёл в комнату. Потом мы немного поговорили с Королевой – и она стала засыпать. Я сидел на кухне и думал – про концерт, Пинк Флойд, цыганку, девятнадцать лет и Королеву. Я не мог заснуть. Снова пошёл на кухню. Пил кофе – и смотрел на проходящие мимо грузовые составы и освещённые трубы у самого горизонта.
***
Сэм позвонил в семь. Не хочу ли я встретиться? Хочу. Как всегда. Если ты хочешь меня найти, ищи вечером, после десяти, в Д’Акти. Д’Акти – маленькое кафе типа гадюшник, пять минут от «Спортивной». В десять Сэма еще не было. За нашим столиком уже сидел рыжий молодой человек и не отрываясь смотрел на бомбардировщик В-52 с рекламы «Lucky Strike». За соседним столиком пили глухонемые. Я взял чашечку растворимого кофе, спросил разрешения у молодого человека и сел ждать Сэма. Закурил.
– Можно прикурить? – спросил молодой человек, закрыв блокнот. Я подвинул к нему зажигалку.
