Несколько историй, написанных в качестве пробы пера, на потеху пользователей известного интернет-ресурса udaff.com.
В начале двухтысячных я сильно увлёкся этим ресурсом. Гигантская аудитория сайта давала честную и бескомпромиссную оценку всем произведениям, появлявшимся на главной странице, причём в выражениях читатели не стеснялись. «Автор, выпей яду» или «Автор, убей себя об стену» – наиболее мягкие.
Отбор произведений или «креативов» осуществлялся лично Дмитрием Соколовским, тем самым Удавом. Как он сам признавался, в день ему присылали по несколько сотен «креативов», большая часть которых шла в «Корзину» (специальный раздел на сайте для тех текстов, что Удавом одобрены не были). Одним из сильнейших факторов, развивших моё желание писать, стало то, что первое же моё произведение получило наивысшую оценку Удава, попав в «Избранное» ресурса. На тот момент там было не более пары десятков «креативов», и мой текст «Много знать» получил лестные комментарии, общий тон которых сводился к подобному: «Автор, жжёшь! Пиши ещё!».
И я писал. Писал много. Даже «Кирпичи» придумались для udaff.com и на каждую следующую главу меня мотивировали отзывы к предыдущей. В 2005 году «Кирпичи» стали произведением года на ресурсе.
Я немного отредактировал все истории, чтобы читателю не пришлось ломать глаза об «албанский» язык «падонков», когда, как правило, пишется так, как слышится, а к месту и не к месту вставляется нецензурная лексика. В любом случае, оригиналы всё ещё есть на udaff.com.
Часть историй забавна и не несёт особого смысла, часть навеяна девяностыми, а ещё несколько – абсолютно фантастичны. В любом случае, если после прочтения «Осколков» вы хоть раз улыбнётесь или задумаетесь, значит, писалось это не зря.
Не судите строго. Это сетература!
Чувака звали Абай Гетахун Йорданос. По паспорту. По тому же паспорту он был эфиоп. А вот по маме он был самый настоящий русский. Дитя московской олимпиады. Папа Абая, поматросив маму Абая, умчался в свою Эфиопию еще в 1982 году.
Маму Абая такой расклад совсем не устраивал. Молодая женщина, ещё и двадцати нет, а уже мама, ещё и сын – негр. В общем, пораскинув мозгами, решила она Абайку к маме в Казахстан отвезти, в Актюбинск. Глядишь, там за казаха и прокатит. А самой надо личную жизнь устраивать.
По счастливой случайности, Абай – нередкое имя в Казахстане, так что с этим повезло. Дворовые пацаны, естественно, поначалу придирались за то, что негр. Но потом ничего, влился, своим стал: воровал со всеми арбузы у азербайджанцев, курил на заднем школьном дворе шмаль и пил в детсадовской беседке первую в своей жизни водку.
Рос Абай спокойным пацаном, переживал, конечно, что безотцовщина, но не заморачивался. Маму видел раз в год, а то и в два. В пятнадцать лет ездил в Москву к ней в гости, но инкогнито, чтобы новый мамкин кабальеро ничего не заподозрил. Жил в дешёвой гостинице «Центральная», гулял по Тверской и думал, что в Москве жить – хорошо, надо к этому стремиться.
Бабулька в его жизнь особо не вмешивалась, воспитывала постольку поскольку и особых нотаций не читала, полагая, что Абай – мальчонка умный и сам во всём разберётся.
Мальчонке тем временем стукнуло семнадцать. Школа была закончена не то что бы с отличием, но без троек, но в институт поступать – денег не было. Так что пошел Абай по тяжёлой стезе коммерсанта.
Взял он двух своих корешей в подручные и стал бомбить дачи и огороды на предмет овощей и фруктов. С ягодами не заморачивались, долго их собирать, а вот от яблок или помидоров, огурцов не отказывались. Пользовались тем, что народ наш на огородах своих в основном по выходным вкалывает, так сказать, активно отдыхает, а в будние дни на дачах – пенсионеры всякие да ветераны труда. Трём здоровым лбам вломить какому-то старикашке, здоровье своё оставившему на производстве, – нечего делать, тем более что совесть давно и безвозвратно запрятана далеко и глубоко, где-то в район толстой кишки. Правда, временами совесть просыпалась и пыталась подать голос: «Абай, что же ты, сукин сын, делаешь? Грабишь беззащитных дедушек и бабушек, у которых и так пенсия ниже некуда…» Но Абай принимал эти позывы за желание облегчиться, что он незамедлительно и делал. Кусками да ломтями совесть сливалась и вскоре поняла, что лучше ей вообще молчать, пока её всю на дерьмо не пустили.
