Осколки тебя. P.S. Навсегда

Сэндфилд-Рок

Картер

Три с половиной года спустя…

Я тот, кто высечен из льда.

Я тот, чей рассвет на исходе.

Прогони холод из сердца,

Приложи к нему ладонь.

Ты слышишь, как оно бьется?

Согрей меня,

Согрей меня,

И ледяного человека не станет.

The Middle Finger theory “Ice Man”

Шум океана – такой же вечный, как тьма, живущая в нем. Он никогда не замолчит и не стихнет, где бы я ни находился, ни в моей памяти, ни в душе. И не отпустит, пока однажды не заберет себе то, чем наделил сполна.

Влажный, прохладный бриз, пропитанный запахами соли и йода, касается ноздрей, и я жадно втягиваю его в легкие, до предела обостряя чувства. Замираю на краю обрыва, впиваясь суженным взглядом в бескрайнюю гладь воды – волнующуюся и сизо-бурую в последних красках заката.

Пройдет немного времени, и океан легко дожрет эти краски, чтобы снова стать собой – черной, рокочущей бездной, слившейся с небом. Голодной и алчной, не возвращающей никому ничего, даже крупицу надежды.

Я ненавижу этот шум и это место на Утесе, но прихожу сюда снова и снова. Просто потому, что не могу иначе.

Прошло почти четыре года с той памятной ночи, а я все еще слышу свой собственный крик, когда сорвался в эту бездну на мотоцикле вслед за ней – исчезнувшей для меня навсегда девчонкой Холт.

– Картер? Картер!

Я вынимаю руки из карманов брюк, достаю из куртки пачку сигарет и чиркаю зажигалкой. Подкурив одну, делаю длинную затяжку, не спеша выпускаю дым и только тогда откликаюсь:

– Не ори, Лу, так, будто тебе отстрелили яйца. Я слышу. Что там?

– Они не отстают от Криса – проклятые копы! Им мало обыска у нас, они продолжают рыть дальше! У этой твари Хиггинса свои люди везде, и если они доберутся до ребят в Роли – мы сядем все! Я и отец! Придумай что-нибудь, Картер! Ты же почти чертов законник! У Мэтью выпускной, а Бетти через месяц рожать! Она не перенесет, если Криса упекут! Кто тогда позаботится о них с ребенком?

Я медленно выпускаю дым, продолжая смотреть на волны. У самого обрыва под пенными гребнями они почти чернильные, и лишь чуть дальше, у низкого горизонта, проблескивают тяжелым маслом. В который раз я прихожу сюда и вглядываюсь в них, зная, что ничего не увижу. Сколько еще буду приходить, зациклив на этом Утесе свой путь. С чего вдруг Лукас решил, что кому-то из нас дано знать ответ?

– Ты уверен, Лу, что об этом стоит спрашивать меня?

Палмер матерится сквозь зубы, и я говорю резче, потому что теряю терпение – с некоторого времени нам стало сложнее понимать друг друга:

– Раньше надо было думать, Лу! Я предупреждал вас, еще когда Бетти вернулась из Огайо, что будут проблемы. Для того, у кого есть мозги, два плюс два сложить не трудно! Такие, как Хиггинс, ничего не забывают.

– Знаю. Но, черт, Картер! Нам нужны были деньги! В прошлый раз все так гладко сошло с рук, а эта крыса будто специально нарывается! Ты знаешь, что он сказал Бет, когда увидел ее в городе? Что он скорбит о ее папаше, но с удовольствием покажет место в Рваной лощине, где тот свернул себе шею, если она вдруг вздумает усложнить ему жизнь. Предлагаешь нам с Крисом это просто сожрать? Да ты сам говорил после того, как Хиггинс купил бизнес Марка Холта, что он давит на твоего отца, и тебе это не нравится. Черт, как ты не понимаешь, Картер! Эта сволочь уже завтра станет хозяином Сэндфилд-Рока, а мы ему позволим? Кто-то должен заставить ублюдка убраться отсюда!

– Заткнись, Палмер!

Я оборачиваюсь к парню, стоящему позади меня на Утесе, и впиваюсь в него взглядом. Но тут отвлекает движение фигуры, выросшей чуть в стороне. Это Стивен. Он как всегда сутулится и смотрит исподлобья, но больше не выглядит дерганым и отвечает мне знаком, показывая на тачку с парнями, которая только что подъехала на пустырь.