Флар сидел на холодном полу дворцовой темницы и дрожал. Леденящая кожу плитка обжигала не хуже раскалённой стали, и лунный свет впивался в кожу точно экзекуторский нож. Свет постоянно двигался, отчего старику приходилось время от времени ползать по камере. Бросать едва согретое место. Так было каждую ночь, пока луна не доставала до деревянной двери. Тогда пленник мог устроиться в тени под окном и, тихо сопя, пытаться уснуть.
Король изредка навещал своего пленника. Подходя к дверному оконцу, он протягивал вперёд свои морщинистые руки и начинал петь. Флар уже давно перестал вслушиваться в неведомые ему слова, – те звучали мерзко, имели свойственный только им запах смрада и гнили. Они ощущались на коже, буквально обволакивали её гадкой противной слизью. Каждый раз эта мерзость выжигала глаза, била по ушам, забивалась в ноздри и проникала в душу.
Голоса. Они пришли столь же неожиданно, как и боль. Заполонили голову и застряли в ней, точно рыбы, заплывшие в сети. Шёпот захлёстывал сознание. Старик зажимал уши, но все его потуги были напрасны против силы, что проникала внутрь через звенящее мерзопакостное пение.
Голоса то стихали, то вновь появлялись. В очередной раз Флар, кривясь от боли, поднял взгляд на закрытое капюшоном лицо короля. Старику приходилось слышать о тёмной силе, но все слухи не могли сравниться с пугающей реальностью. Всеми силами он желал сопротивляться, но сдался в первый же день. Его рассудок помутился. Он начал сходить с ума.
Кормили три раза в день. Слишком часто для обычной подопытной крысы, однако стражники не брезговали пользоваться случаем. Им нравилось бросать в пленника объедки с королевского стола. Старик никак не реагировал, даже когда ему в голову прилетали кости. Сначала Флар осматривал еду бесчувственным холодным взглядом, но потом набрасывался на неё, точно голодный зверь. Сторожа смеялись и глумились над ним, но пленник не слышал. Более того, – он их больше не замечал. Для Флара еда сама собой появлялась у его ног. Настоящее чудо! Должно быть, боги милостивы к нему, раз присылают свои дары.
После королевских визитов Флар долгое время проводил в агонии. Постепенно боль стала привычным делом. Неотъемлемым. Неотделимым. Точно таким же, как и дыхание.
Человеческие и звериные голоса продолжали шептаться в голове. Они предлагали покинуть это место. Просили освободить их от плена. Требовали бороться за свою жизнь. Умоляли сдаться и умереть.
Так шли дни, недели, годы. Поначалу Флар вёл им счёт, но довольно быстро прекратил. Сейчас все его мысли занимали только две вещи. Те, что свойственны любому пленнику: Флар желал свободы и так же безумно желал смерти.
Старик питал надежду, что когда-нибудь одно из двух его заветных желаний всё-таки сбудется. При одной лишь мысли о мгновенной смерти он пускал слюну, как человек, растерявший всякие остатки рассудка. Что может быть лучше встречи со Смогом? Смерть так прекрасна… так великодушна…
Флар помотал головой, стараясь отогнать скорбные мысли. Если и умирать, то свободным.
Он вновь помотал головой. Нет, он согласен на любую смерть. Желательно скорую.
Боги словно услышали безмолвные мольбы своего дитя. Бесконечный поток мыслей прервало очередное пение. Старик не заметил, как пришёл король. Боль вновь врезалась в него, точно кувалда, только в этот раз всё было гораздо, гораздо хуже. И, несмотря на это, Флар испытал вовсе не ужас или отчаянье. Облегченье.
Неужели его мечта сбудется? Казалось, он, наконец, увидел лик Смога, который пришёл забрать его душу. Невыносимая боль граничила с блаженством. Однако вскоре старик понял, что не обрёл той смерти, которой ждал. Облегчение сменилось разочарованием, а потом – удивлением. Открыв глаза, Флар увидел красный свет. Луна обрела багровый оттенок, и всё небо залилось красным, точно облакам вспороли брюхо. Алые лучи заполнили камеру и осветили зловещую улыбку короля.
