Приёмный покой в тягостном ожидании, был заполнен множеством людей. Сразу бросилась в глаза поникшая и сильно постаревшая бабушка. Оля, не в состоянии что— либо сказать, обняла и разрыдалась. Остальные тоже стояли рядом, не сдерживая слёз. С ужасом понял, дела очень плохи. Вышел врач, обратившись ко мне, попросив пройти к отцу. Ужас произошедшего несчастья замораживал сознание. Хотелось взять знакомую руку но, боясь нечаянно причинить боль, не решился прикоснуться к забинтованному телу. Последующие годы пробовал понять, как в таком тяжёлом положении папе удалось не забыть о моих проблемах.
– Рома, нет времени. Говори коротко, что случилось?
Превозмогая страшные страдания, старался не показывать вида, только скрипел зубами.
– Вчера вечером заступился за девушку, которую в парке насиловали два мерзавца. Завязалась драка. Первый кинулся на меня и ранил ножом, но не очень глубоко. Пришлось применить твои приёмы, сбить с ног одного, затем другого. Торчащая из земли арматура проткнула им грудь. Получается, защищаясь, нечаянно убил обоих. Девушку отвёз домой. Хотел спросить, правильно ли поступил и посоветоваться, что теперь делать?
– Молодец! Я бы поступил также. Запомни сынок, я горжусь тобой!
Твёрдо произнёс и улыбнулся одними губами, отодвигая нечеловеческую боль. Навсегда останусь, благодарен отцу за одобрение совершённого поступка. Подошёл врач.
– Там ваш начальник дожидается, – выразительно показывая мне на часы.
– Позовите его. Доктор это очень важно.
Не знаю, сколько потом прошло времени. Медленно открылась дверь больничной палаты, вышел Булат Кенжибаевич, белый халат приоткрывал генеральскую форму. Подошел, и мы прочитали в потухшем взгляде и по болезненно дергающимся желвакам, страшный приговор. Почему— то подняв лицо кверху, медленно проворил: – Мужайтесь, Григорий Павлович умер.
Несколько последующих часов, в соседней палате, продолжалась борьба за мамину жизнь. Наконец нам разрешили зайти. Не сознавая наступивших прощальных минут, с бабушкой, Катюшей, Олей и Михасиком тихо стояли в белоснежной палате. Так же, как и отец, вся обмотанная бинтами, с проступающей мазью, она лежала на кровати. По лицу пробегали движения невыносимой боли, а на глазах появились маленькие слезинки. По очереди обвела нас взглядом. Обожженные губы шевельнулись:
– Пришло время, уйти. Детки, обещайте всегда заботиться и любить бабушку, как любила я. Будьте вместе, будьте опорой друг другу.
С большим трудом, через силу, родной человек старался не показывать страданий.
– Мама! Мамочка, ты поправишься! Мы будем вместе, – шептала старшая сестра, – вот увидишь.
– Доченька, потерпи, нам нельзя без тебя. Надо закончить так много дел, помочь детям исполнить наши мечты, – бабушка говорила сквозь слёзы.
– Послушайте!
Замолчала, но, сделав усилие и пересилив боль, с трудом продолжила говорить.
– Я очень люблю вас всех! Мама, прости, если вдруг нечаянно когда— нибудь обидела, или сделала что— то не так! – Вновь она, на некоторое время затихла, а тело стал бить озноб.
– Старалась быть тебе родной дочерью и хоть как— то заменить заботливого, любящего сына.
В невыносимом горе бабуля, уже не сдерживаясь, наклонилась. Плечи сотряслись от рыданий, столько горя было слышно в родном голосе. Вскинув кверху голову, взмолилась.
– Доченька! Доченька, не уходи! Не оставляй нас! Боже, будь милосердным, забери лучше меня!
От невозможности что— либо изменить, слёзы бежали из глаз, и не было никого, способного оказать помочь. Смерть стирала грани и делала людей одинаково беззащитными перед ожидающей судьбой. Осторожно, чтобы случайно не сделать больно, гладили бинты на маминых руках.
