Подходил к концу 1999 год от Рождества Христова. До Миллениума оставалось почти три месяца. Да что там, просто на дворе стояло раннее утро 16 октября 1999 года. Шёл шестой час утра и вслед за ним бежал, шлёпая по тротуарам и домам, мелкий, накрапывающий дождик. Его тщедушное желание превратиться в туман высмеивали редко горящие фонари, испуская из своего прогнившего нутра ароматы умирающей ночи. Трупные пятна почившей листвы поглядывали с тротуара и дороги глазами внеземного, странного чудовища. Я торопился на самый первый автобус, отправляющийся в край берёз и сосен с автовокзала. Дешёвая, ниже пояса, зелёная и лёгкая куртка ещё не промокла и прятала озябшие руки в глубокие карманы, в которых лежали крепкие сигареты и газовая зажигалка. Остановившись на несколько секунд, я вытащил сигареты и закурил.
Одна странность удивляла меня в эту осеннюю хмарь: все дворники, уже начавшие мести своими драными мётлами упавшую листву, почему-то останавливали свой неприхотливый труд и приветствовали меня. Отвечая на очередное приветствие работника метлы и лопаты, я продолжил свой путь, шлёпая по лужам, отражавшим свет разноцветных, неоновых реклам. Обходя очередную глубокую яму на асфальте, я думал, что до чего хренова устроена жизнь: денег хватит только на билет, да, на бутылку водки. Сигареты я взял с собой на неделю с трудом найденной работы. И тут вдруг в голове раздался лёгкий и ясный, мужской голос: “Иди и победи”. Свернув на тропинку, петляющую среди панельных, типовых, пятиэтажных “хрущёвок” и ведущую напрямую к автовокзалу, я бросил окурок в пожухлую траву и вновь остановился, подняв удивлённый взгляд в небо. С неба всё также неторопливо накрапывал мелкий, удручающий дождик и слабый юго-западный ветерок неторопливо подгонял сплошную облачность. Голос, который я слышал доносился явно с небес, но куда, чёрт подери, я должен идти и кого, мать вашу, побеждать? Сплюнув и вновь закурив, я направился к уже видневшемуся вокзалу.
Вокзал был хорошо освещён и подойдя к пешеходному переходу через дорогу, отделявшую меня от зданий сталинской постройки, я вновь восхитился этим великолепным сооружением, окрашенным в белый цвет. Этот великолепный ансамбль состоял из трех элементов: двухэтажного железнодорожного вокзала, увенчанного башней с часами, и двух павильонов, в одном из которых располагался автовокзал, а в другом- круглосуточная закусочная. На привокзальной площади стоял на гранитном возвышении бюст Александра Невского. Это была визитная карточка Великого Новгорода.
Уже начали курсировать городские автобусы и возвращались домой, прогулявшие всю ночь, бандиты на своих шикарных иномарках под визг блатной музыки, доносящейся из салонов авто. Перейдя дорогу, я окунулся в жизнь привокзальной площади, которая кипела и днём, и ночью, сворачиваясь в спираль взаимных интересов уставших путников и сферы услуг, делающих на них неплохие бабки. Утро понедельника начиналось с того, что в закусочной и около неё опохмелялись с большого бодуна имеющие капусту фраера и бомжи, поглощающие денатурат. Таксисты и просто встречающие московский скорый поезд, прохаживались возле своих тачек и, играя ключами, базарили между собой, отпуская скабрезные шуточки.
Подойдя к павильону автовокзала, я услышал окрик:
– Эй, братан, угости сигареткой, – хриплым голосом приветствовал меня, подходящий ко мне бомж, одетый в грязные лохмотья, с красным, небритым лицом алкоголика и привязанными к голым ступням кедами.
– На, герой, держи, – отвечал я, доставая пачку сигарет и протягивая ему две штуки.
– А ему, – и он грязной рукой, усыпанной язвами, показал на лежащего возле скамейки, в луже собственных фекалий, собрата.
