От северного вокзала до весны. Городская лирика

Из скверов до домов как будто вспять

Маршрутец свой прокладываю снова.

Что не имея можно потерять,

Когда нельзя обресть чего земного?

Есть всё при мне, и нету ни шиша.

То, что моё, давным-давно со мною:

В ребячестве поющая душа

С улыбкой не угасшей озорною,

Ребячество – дар выше всех наград,

С рождения приставлен и до гроба.

Вот радость в чём: в холодный снегопад

Сграбастать снег с машины иль с сугроба,

Держать в руках, лепить покрепче ком,

Греть пальцами, как призрака надежды,

Затем пульнуть во мраке городском

В фонарный столб или забора между.

Попасть, промазать, в общем, всё равно.

С надеждой расставаться лучше рано.

Идти свистеть, глядеть в ничьё окно

И в жизнь свою глядеть как из тумана.

Иду по парку средь июльских дрём

После вечернего бокала чая,

И вдруг сроднённость с дальним фонарём

Как никогда я остро ощущаю.

Во тьме он тонкошей и длинноног,

Среди деревьев несуразный житель.

Он от всего далёк, он одинок

И бесприютен. Сад – его обитель.

Нелеп в ночи, нескладен и сутул,

Глядит из веток на немую местность.

Холодный ветер стан его обдул,

А он всё смотрит светом в неизвестность.

Не представляет, для чего горит,

Но не стихает быть горящим рвенье.

Не до конца поняв свой важный вид,

Не осознав полезности горенья,

Упорно светит, не сбавляя темп,

Средь тьмы торчит, не гнётся смелым стражем,

Ещё не зная, что он не нелеп

И для кого-то в чаще тёмной важен.

Он не костёр безбашенный в дыму –

Ему подвластна сила огневая.

И мотыльков слетевшихся к нему

Собой он греет вновь, не убивая.

Он отражает мир, он сам есть мир.

Своим стеклом холодным и искрою.

Он ореол, и тёмный конвоир

Его ночною камерой не скроет.

Гори, мой друг, сильнее всех лучин,

Сильней свечей. Не гни погасшим спину!

И я, как ты, не видя пусть причин,

Буду светить, покуда не остыну.

Тарахтит по тихой грусти

Электричка в темноте.

Ночь. В проходах поздних пусто.

Я сижу в её хвосте.

Там, где спальные вагоны,

Где бездомные ряды.

Где под старые жаргоны

В карты режутся деды.

Где сопит вдали охрана

Друг у друга на плече.

Где торговка бабка Анна

Спит на мятом калаче.

Где о чём-то пьяный бредит,

Через сон трясёт главой.

Каждый в новый день, где едет

По печали луговой.

Полужив и полувесел –

По России напрямик.

Жизнь – вагон в ночном экспрессе,

Странный краткий сонный миг.

Над домом детства звёзд мерцает бель.

И можно постоять и обернуться,

Однако не позволено вернуться,

Остаться не позволено теперь.

Над миром, жили где мои друзья,

Соседи где смеялись добродушно.

С чего, когда порою и не нужно,

Так хочется туда, куда нельзя?

Как хочется, когда нельзя, любить.

По родине, где ветхий шум и гулкий,

Люблю вечерней позднею прогулкой

Я душу с ностальгией бередить.

И трепетно, когда район, как мать,

Небесные звездой обнимут хляби.

И каждую оградку в диком саде

Мне так же нежно хочется обнять.

Перехожу пути там, где давно

Разломанная станция и рельсы

Заброшены и невозможны рейсы,

Как во вчера, что в снах растворено.

Нет ни одной души здесь, никого.

Лишь я бреду – когда-то здешний житель.

Как будто вечный призрак и хранитель,

Дух места и дух времени его.

Я ухожу, но возвращаюсь вновь.

Судьба моя такая – возвращаться.

Судьба моя – на время лишь прощаться.

Судьба или дурная моя кровь.

О Свет, когда уйду я в крайний раз

И не смогу вздыматься по заборам,

Оставь мне в мой район, душа в котором,

Один небесный в горизонте лаз.