– И чтоб спички повыковыряла, все до единой! – голос у соседки был на редкость противный, резкий, с провизгиванием на всех звенящих и просвистыванием на всех шипящих. – А нет, так пусть собирает манатки и катится отсюда поздорову. Нам тут тоже как-то жить надо и жили пятьдесят лет без нее, горя не знали, а теперь вон что! Понаехала! Мне вот с собакой гулять пора, плачет вся, девочка моя. Я как дверь-то закрою?
– Извините, давайте я погуляю пока, – потупившись, смиренно предложила Инна, завязывая пояс слишком красивого для такого случая яркого цветастого халата на второй узел, но, услышав, как старушка со свистом набирает ноздрями необходимый для вопля запас воздуха, торопливо прибавила, – а потом выковыряю спички, все до единой выковыряю!
Соседка ухнула в ответ, словно филин, таким образом спустила немного давление в орущих клапанах и на повышенных тонах продолжила:
– Это с чего моя бедная Блонда должна делать прогулку с непонятным, чужим, совершенно не любящим её человеком, скажите мне на милость? Ладно все мы за нее пострадали, – старушка пальцем нарисовала стрелу снизу доверху, указывая на масштаб причиненного бедствия словно, заправский мотивационный спикер, – за что еще и псине от нее терпеть?
Ответ «Блонда скулит уж точно не от того, что с хорошим человеком пообщаться хочет, а по другой, простой и понятной причине» просился наружу, но не прошел цензуру. Дипломатия Инны, выработанная опытом многих прожитых неурядиц, взяла верх и так и не дала разгореться скандалу, ради которого старушка, собственно, и старалась.
– Ну, тогда давайте я посижу, покараулю квартиру, а вы пока с ней погуляете, – предложила она.
– Тетя Тоня, соглашайся уже, хватит девчонку мучить. И так ей досталось! – вступился Мишка, заспанный коренной житель средних лет из соседнего подъезда в застиранной футболке и пластиковых синих шлепках поверх спортивных носков, с прострелом на пятке.
Тетя Тоня огляделась, прислушалась: ни один замок не щелкнул, ни одна дверь не скрипнула. Ожидания, что в семь утра разбуженные криком соседи покинут свои норы и придут к ней на помощь, не оправдались: тишина и покой царили на лестничной клетке. Эхо воплей привычно растворилось в пролете пятиэтажки – эти стены не такое слыхали. Старушка имела недобрую привычку верещать по любому мало-мальскому поводу. Домофон, цвет стен, курильщики, приблудный кот, зеленые мухи, целующиеся подростки – каждое событие в подъезде искусно превращалось ею в скандал, и, когда, наконец, появился самый настоящий повод собрать соседей, ее праведный вопль остался без внимания. И немудрено: это тетя Тоня встала в субботу в четыре утра, успела размяться в разговоре с подругой, поругаться с телевизором и к семи уже истосковаться по крупномасштабным боевым действиям. Остальные жильцы жили в своем «молодом» режиме, когда понежиться в кровати еще хочется больше, чем ругаться.
Ну что ж, и один в поле воин! Баба Тоня расстроенно вздохнула, ткнула узловатым пальцем в размашистую корявую надпись на двери: «Инна из квартиры 15 ВОРОВКА», потом тем же пальцем ткнула Мишке в грудь до характерного стука о пустоту.
– Ищите дуру! Кто ее знает на самом деле? О хорошем человеке по всем дверям такое не намалюют, за хорошие дела соседям замки спичками не забьют! Ты из соседнего подъезда тоже в ее квартире небось случайно в такую рань оказался?
Мишка густо покраснел, потер предательский след от подушки на щеке, но промолчал, не найдя сколько-нибудь подходящей лжи в ответ.
– Иди, Мишка, гуляй с Блондой, воровка пусть спички выковыривает, а я за ней смотреть буду. И готовь тряпки двери мыть. Меловая краска-то, белила, отмоется у всех. Скоро проснутся, жди полподъезда в гости, святоша ни в чем не повинная.