Глава 1. Четырнадцатое июня. Поздний вечер. Кшан
Смеркалось как-то на удивление быстро. Лес погрузился в темноту, и прямо перед глазами Кшана повисла неодолимая пелена, которая совершенно не давала ничего разглядеть. Веки тяжело и с болью поднимались, и тут же глаза снова беспомощно закрывались. Бок жгло, словно в тело втыкали толстый раскаленный прут, и кровь, все ещё сочащаяся из раны, липкими теплыми струйками стекала по правому бедру.
Кшан считал, что ему конец. И он искренне не понимал, почему ещё жив. Ему казалось, что он уже давно должен был умереть. Ещё минута, ну от силы две, и он беспомощно уткнется лицом в муравейник или в мшистую кочку, и больше не встанет никогда. Так и случалось: Кшан поминутно падал. Уверенный, что каждое очередное падение – это конец, он все же пытался снова встать и не уставал удивляться, что это получалось, хотя раз от разу было все труднее и труднее.
Кшан знал, что о нем помнят, его возвращения ждут, и он снова вставал и шел. Падал, вставал и шел… Выбора не оставалось.
Кшан едва ориентировался, ему все время казалось, что он не узнает своего леса, и только в редкие моменты, когда ему удавалось осилить боль и слабость, он видел, что не сбился с дороги. Вот здесь, за соснами, начинается тропинка… А потом опушка леса… Дикий луг с высокой густой травой…
Он падал, подползал к деревьям и снова поднимался, цепляясь за стволы.
Все мускулы его от неутихающей боли были постоянно напряжены. Руки ныли, и мышцы пальцев непроизвольно выталкивали ногти наружу, и Кшан обдирал древесную кору длинными узкими лентами… Он бормотал слова молитв и просил прощения, поглаживал покалеченные стволы, утешая деревья, и прижимался к ним лицом, пытаясь сам обрести немного сил.
Слышали ли его деревья? Он был уверен, что да. Они слышали и прощали.
Они делились своей силой, и Кшан, поднявшись на ноги, стремился, как можно скорее, сделать ещё несколько шагов… Всего лишь несколько неровных неуверенных шагов… Три, два… Да хотя бы один шаг успеть сделать, пока боль снова не швырнет его на землю.
Выйдя на опушку леса к неглубокому овражку, за которым уже заметна была протоптанная через дикий луг тропа в деревню, Кшан не поверил своим глазам. Неужели больше половины пути он уже осилил? Но тут же его замутило от слабости, и он рухнул в высокую траву.
Упав на самом краю тропы, он полежал немного и с трудом приподнялся на руках. Отсюда, с поляны, которой заканчивался лес, хорошо был виден правый, крутой берег Нерша, обрывающийся к воде невысокими взгорками. Тоненькая полоска песчаного пляжа и неглубокие сухие лощины, что спускались к воде там, где лес вплотную подступал к реке…
Крайнего дома деревни ещё не было видно отсюда, но Кшан знал, что он уже рядом. Осталось совсем немного. Перевернувшись на спину, Кшан принялся восстанавливать дыхание, готовясь через несколько минут снова подниматься и идти. Так темно в глазах и так больно.
Кшан покосился на свой растерзанный бок и ужаснулся. Он искренне был убежден, что дела его совершенно безнадежны. И крови столько потерял, и боль такая нестерпимая… И беглого взгляда достаточно, чтобы каждому стало ясно: внутренности разворочены. А это значит, что если ему тотчас же никто из сородичей не поможет, конец будет неотвратим.
Кшан обычно никогда не ходил за овраг один. С ним всегда был кто-нибудь из друзей. Так было легче и безопаснее. И сегодняшним вечером Кшан никак не смог отвязаться от прилипшего к нему братишки. Кшан всегда с сильной неохотой брал его с собой, хотя и никогда не показывал этого. Конечно, Цьев уже не ребёнок, но Кшан до сих пор трясся над ним и берег его от опасностей, как только мог. Времена, когда братишку можно было слегка вздуть за непослушание и посадить под засов в землянке, прошли. С семнадцатилетним подростком так просто не справишься.
