Июнь 2017 года
Чужие шаги были едва различимы за шумом барабанящего по листьям дождя, вздыхающих на ветру ветвей, грохочущего грузовика, проехавшего вдалеке по Блендфорд-роуд. Мне казалось, что я снова слышала то, чего, по словам Нейтана, на самом деле не было.
Вдоль дорожки горели немногочисленные фонари, тень от Солсберийского собора, подсвеченного прожекторами, падала на гравий. Столетие назад в этом месте убили женщину; в такие пасмурные вечера, как сегодняшний, ходить тут было страшновато.
Иногда констебль, патрулирующий Подворье[1], прогуливался поблизости со своей немецкой овчаркой или где-то впереди смеялись идущие домой из паба женщины. Случись так сегодня, я чувствовала бы себя среди людей или, по крайней мере, в большей безопасности. Но мне не повезло.
Я заторопилась; приближающиеся шаги зазвучали громче. Они казались совершенно реальными. По коже поползли мурашки – будто множество муравьев пробиралось от воротничка к волосам. Мне захотелось провести по шее ладонью, но я боялась наткнуться на чужие пальцы, протянувшиеся к моему горлу.
Я заставляла себя обернуться и не могла, хотя следовало бы. Мне сорок девять, я врач, жена и мать. И я привыкла встречать неприятности лицом к лицу.
Я обошла лужу, а через несколько секунд раздался тихий всплеск – чья-то тяжелая нога ступила в воду.
И тогда я побежала.
Февраль 2017 года
Адвокат посоветовала изложить все письменно, с самого начала. Но начала как такового не было. Я шла к этому годами. И все же, если выбирать конкретное время, я вернулась бы на пять месяцев назад, к тому моменту, когда припарковала свою машину на почти пустой стоянке. Мне не стоило этого делать. Я могла бы поехать сразу домой; сначала я так и решила. До этой точки боги могли бы удержать меня от кривого пути, и сейчас я сидела бы дома с мужем, а не под слепящей лампочкой в одиночной камере следственного изолятора.
Свет в регистратуре клиники все еще горел, что для восьми часов вечера было довольно странно. Кэрол, должно быть, задержалась на работе, ожидая, пока я верну на место медицинские карты, несколько пачек которых остались у меня на руках после еженедельного осмотра пациентов в Сарумском доме престарелых. Этими описаниями жалоб и обследований, наблюдений и результатов, копившимися на протяжении всей жизни и криво подшитыми под бледно-коричневые картонные обложки, мы привыкли пользоваться на выезде, потому что они были довольно компактны и напоминали о старом добром прошлом, когда у врачей было больше времени. Роджеру Моррису, одному из владельцев клиники и практикующему терапевту, это нравилось. Он говорил, что подробные записи и сами по себе служат подсказкой другим докторам, а уж пометки на их полях – тем более.
Я чуть не проехала мимо. Нейтан, вероятно, уже вернулся домой и начал готовить ужин. Мы договорились сделать это вместе, я обещала внести свой вклад, но карты – собственность клиники, и, взяв их домой, я нарушила бы правила. Тогда я еще была «хорошей девочкой», как выразился бы Нейтан. Или, по крайней мере, старалась придерживаться установленного порядка.
Чтобы вернуть карты на полку, требовалось всего несколько минут. Я включила правый поворотник и проехала через ворота на стоянку клиники. Решила, что сделаю дело – и сразу назад. Быстро покачу по безмятежным улицам Солсбери, а потом через еще более тихую территорию собора – и все-таки успею к ужину. Мы посмотрим десятичасовые новости, а потом один из нас выведет Пеппера на вечернюю прогулку. Нейтан проверит, заперты ли двери, и мы отправимся в постель.
Обойдемся без секса, который теперь стал редким явлением в нашей жизни. В последнее время Нейтан постоянно думал о чем-то своем, а мне, если честно, не хотелось. Я не могла припомнить, когда занимались любовью в последний раз, но не забыла свою раздражительность – из-за гормонов или их нехватки – и отсутствие желания тоже. А еще потливость, одолевающую меня по ночам, и головные боли, иногда очень острые. Усталость, и свою, и Нейтана, в которой не было ничьей вины – мы были очень заняты на работе. Но мы были близки, близки достаточно. По крайней мере, я так думала. Секс не имел значения и ни на что не влиял, хотя теперь я вижу, что ошибалась. Его отсутствие повлияло на все.
