Этот американский профессор покорил всех и сразу. И не только, вернее, не столько многочисленными подношениями всем без исключения сотрудникам музея, сколько добрым нравом, искромётным юмором и свежестью мышления, несмотря на свой, далеко не юный, возраст. А было ему полных шестьдесят пять. И хоть носил он выбеленную сединой, как и его волосы, аккуратно подстриженную бородку, выглядел значительно моложе своих лет – не больше чем на сорок восемь-пятьдесят, напоминая своей добродушной улыбкой с хитринкой Санта Клауса. Ко всему, иностранец прекрасно говорил по-русски
Музейщики боготворили его, называя и в шутку и всерьёз своим благодетелем, но чаще всего из их уст звучало: «Он такой душка…»
«Музейные» дамы от самых юных до почтеннейших, все поголовно, были влюблены в профессора этнографии из американского штата Орегон.
Сотрудники краеведческого музея с удовольствием пили за здоровье своего мецената чай «Твинз», запакованный в жестяные баночки различных цветов, привозимый американцем в музей целыми коробками. Благодаря Роберту Причардсу (так звали профессора) краеведы впервые вкусили вино «Молоко любимой женщины», помещённое в бутылки необычного – синего цвета, отведали конфеты «Моцарт» с изображением композитора на золотистом фантике. А личного водителя этнограф заполучил в своё полнейшее распоряжение, проголосовав на дороге пачкой сигарет «Мальборо».
Все, от мала до велика, едва ли не молились на иностранца, искренне радуясь его успехам. Вообще, в те, девяностые, годы абсолютное большинство населения Советского Союза преклонялось перед Западом, зачастую принижая собственные достижения. Многолетняя изоляция привела к убеждению, что за границей не может родиться ничего дурного, сколько б ни показывали в новостях протестных демонстраций или реакционных действий западных стран по отношению к другим, менее развитым, государствам. Народ Союза Советов верить в эту чушь не желал, потому что выезжавшие за бугор соотечественники рассказывали такие чудеса про иной мир, что своя, в общем-то, вполне предсказуемая и недорогая жизнь казалась полной нищетой во всех ее проявлениях. И не только достижения легкопрома заграничных стран привлекали советских людей. (Олицетворением этих достижений для многих наших людей в то время были жвачки и джинсы). Западные свободы и демократия привлекали всех тех, кто жаждал открыто выражать свои мысли и путешествовать по миру без каких-либо препон.
В отличие от российских коллег американский профессор оказался невероятно богатым человеком. По его рассказам почти во всех столицах Европы и мира у него имелось собственное жильё, где он периодически останавливался ради своей научной деятельности. В Орегоне же, если верить рассказам иностранца, у него располагался дом аж на четырнадцать комнат, что в американских реалиях означало четырнадцать спален. Сколько всего там насчитывалось помещений, можно было только догадываться. Хозяин дома шутил, будто всё время забывает, что у него в какой комнате находится. Уборкой «хауса», даже в его отсутствие, занималась нанятая для этой цели молодая китаянка.
Имелась у этнографа квартира и в Москве. И можно было ничуть не сомневаться, что во всех городах, где профессору приходилось останавливаться, женщины не оставляли его без внимания. Однако любовь свою Роберт Причардс повстречал на Урале, куда впервые приехал, чтобы познакомиться с местными старообрядцами. Губернская столица, где отыскал свое счастье американец, лишь незадолго была открыта для посещения иностранцев, поэтому встреча двоих людей оказалась самым настоящим счастливым случаем.
