Перри Мейсон внимательно смотрел на мужчину, который появился на пороге его кабинета и застыл в нерешительности.
– Заходите, епископ, – пригласил адвокат посетителя.
Коренастый мужчина в одежде свободного кроя из черного сукна и в черных поношенных ботинках чуть поклонился и широким шагом направился к предложенному Мейсоном стулу. У епископа было загорелое лицо с холодно поблескивающими серыми глазами.
– Сигарету? – Мейсон подтолкнул портсигар к гостю.
Епископ потянулся к сигаретам, но в последний момент передумал.
– Я курил недавно. Две затяжки, и все д-д-д-е-ла. – Когда его губы запнулись на первой букве последнего слова, епископ сделал паузу, дважды глубоко вдохнул, словно стараясь взять себя в руки. Когда заговорил вновь, голос стал твердым, как пальцы пианиста, который сфальшивил, но теперь исправляет свою ошибку, добавляя выразительности. – Если не возражаете, я лучше раскурю трубку.
– Как вам будет угодно, – ответил Мейсон и обратил внимание, что пузатая трубка, которую мужчина достал из левого кармана, выглядит совсем, как ее хозяин. – Моя секретарша сообщила мне, что вы – епископ Уильям Мэллори из Сиднея, и хотите поговорить со мной о деле, связанном с непредумышленным убийством, – начал адвокат, помогая посетителю преодолеть неловкость.
Епископ Мэллори кивнул, достал из кармана кожаный кисет, набил ароматными крупинками чашу из полированного бриара, сжал зубами мундштук и чиркнул спичкой. Наблюдая за ним, Мейсон не смог определить, зачем епископ прикрывает пламя обеими руками: то ли, чтобы скрыть дрожь пальцев, то ли по машинально, по привычке защищать зажженную спичку от ветра.
Мейсон внимательно разглядывал визитера в мерцающем свете: у него был высокий лоб, худое лицо с высокими скулами и волевым подбородком.
– Продолжайте, – подтолкнул его адвокат.
Епископ Мэллори выдохнул несколько маленьких облачков дыма. Он не относился к мужчинам, которые нервно елозят на стуле, но чувствовалось, что ему не по себе.
– Боюсь, мое юридическое образование оставляет желать лучшего, вот я и хочу знать, каков срок давности у непредум-м-м-ышленного убийства.
Заикнувшись повторно, он еще крепче сжал зубами мундштук. Быстрота, с которой он выдыхал облачка дыма, демонстрировала его нервозность и раздражение из-за дефекта речи.
– В этом штате принят закон об исковой давности, – неспешно ответил Мейсон. – По всем преступлениям, за исключением преднамеренных убийств, хищения бюджетных средств и подделки документов, обвиняемые должны быть переданы суду в течение трех лет после совершения преступления.
– А если обвиняемого не нашли? – спросил епископ Мэллори, и его серые глаза с надеждой посмотрели на адвоката сквозь синеватую пелену табачного дыма.
– Если обвиняемый находился вне штата, то период его отсутствия не засчитывается. – Епископ торопливо отвел глаза, но Мейсон успел заметить затуманившее их разочарование. Адвокат продолжил легко и непринужденно, как врач, пытающийся успокоить пациента перед операцией: – Видите ли, поскольку прошли годы, то сложно предоставить улики, доказывающие невиновность обвиняемого, равно как и прокурору трудно найти доказательства вины в совершении давнего преступления. По этой причине для всех преступлений, за исключением самых громких, закон устанавливает срок давности. Это ограничение установлено юридически, но есть еще и ограничения, диктуемые практикой. Поэтому, даже если окружной прокурор официально имеет право привлечь обвиняемого к ответственности, по прошествии нескольких лет он может усомниться в целесообразности такого решения. – В последующей паузе епископ словно искал надлежащие слова, дабы облечь в них мысль, которую собирался озвучить. Адвокат, рассмеявшись, прервал этот процесс. – Знаете, епископ, клиент, консультирующийся с адвокатом, ничем не отличается у пациента, пришедшего к врачу. Все останется между нами. Как насчет того, чтобы просто рассказать мне, что вас тревожит, а не ходить вокруг да около, задавая отвлеченные вопросы?
