***
Стоило неуверенному молодому человеку в толстом свитере и местами разорванном пуховике сделать шаг к крыльцу «Предбанника», как из двери дома спешно вышел высокий мужчина – тоже одетый по-зимнему, только на одежде его не имелось дыр, и она была значительно теплее. Вышедший, выпуская на улицу облако домашнего пара, которое в свете ярких фар внедорожника было похоже на вату, мельком поглядел на гостя перед собой и кивком головы пригласил его внутрь.
– Добрый вечер… – неуверенно сказал молодой человек, но в ответ лишь снова получил кивок. Вышедший направился к машине, поправляя на плече рюкзак и оружейный чехол. Тогда, покашливая с мороза, гость все же поднялся по крыльцу, вошел в здание, бывшее когда-то частным жилым домом на дальней окраине Железногорска, и, закрыв за собой дверь, поежился.
Гул внедорожника с бойцами дозорной группы, что привез вошедшего к заставе на ночь глядя, все еще слышался снаружи. Дважды хлопнули дверцей.
– Здравствуйте! – прокашлял гость и прислушался. Ему никто не ответил.
В узком коридоре царил полумрак. Тусклый свет шел из-за едва прикрытой двери, ведущей в дальнюю комнату, бывшую когда-то залом. Повсюду стояли большие и маленькие ящики, у стены слева громоздились друг на друга две стремянки и три лодочных весла, одно – основательно погрызенное собакой. Особое внимание привлекали два предмета – большой лист ватмана, закрепленный на стене коридора, с метками сбоку, будто для замера роста, и треножник штатива, стоящий рядом, накрытый сверху куском мешковины.
Гость, осознав, что никто не собирается его встречать, еще раз кашлянул, уже громче, а затем закашлялся по-настоящему.
– Я сейчас выйду! – послышался откуда-то хрипловатый грубый голос, тоже перебиваемый кашлем, только куда более зычным, грудным. – Проходи в зал, подожди, посиди.
Гость осторожно протиснулся в коридоре меж ящиков, вошел в комнату и огляделся, ищу, куда можно повесить или положить верхнюю одежду. В тускло освещенном нервной лампочкой помещении, окна которого, как и полагается первым этажам, были наглухо заварены листовым металлом, разглядеть что-то было трудно. Никакого подобия вешалки в заставленном ящиками кабинете не оказалось, а чистыми, без следов пыли или бетонной крошки, были только стол и диван, оба заваленные бумагами.
На улице захрустел сминаемый автомобилем снег, и патрульная группа, доставившая молодого человека на территорию «Предбанника», уехала на объезд, по всей видимости, забрав с собой и молчаливого человека в пуховике. Гость, не раздеваясь, сел на диван, отодвинув листы, и открыл свой рюкзак. Стараясь не скрипеть старыми пружинами, он вытащил диктофон и фотоаппарат, которые еще год назад стоили бешеных денег, заодно примостив на покатый, засаленный диванный локотник теплый термос. Из-за двери, откуда ему кричали, больше не доносилось ни звука.
Налив в крышку термоса горячий и горький растворимый кофе, молодой человек сделал несколько глотков и поежился. Ему было неуютно и в этом помещении, находящемся на опушке леса, у самой границы безопасной зоны, и в этом пуховике, в котором на январской улице было холодно, а в любом помещении – жарко. Особый же дискомфорт он испытывал от ожидания предстоящей встречи. Левая нога его то и дело начинала нервически стучать по полу, и стук этот гулко уходил куда-то под пол, в подвал.
