– Ты что смерти моей хочешь? Я и так уже не молода, а ты привёл в дом эту… эту… – мама всё пыталась найти подходящие слова, но в гневе будто растеряла весь свой словарный запас, – с позволения сказать, девушку в наш дом! А если эта нищенка что-то стащила?
– Луиза, ну что ты в самом деле аж в крайности ударилась, такое только в фильмах и бывает. – Не то чтобы отец защищал сына, но хотя бы пытался сохранять рациональное зерно в споре.
– В фильмах? Фильмах, Ларс?! Ты вспомни эту суку, которая украла мои серьги. Вспомни как я ползала на корячках по всему дому, заставляла вас поднимать каждый диван, собрала своими ладошками тонну грязи из-под них, как дура последняя лазила, не щадя коленок, а она всё говорила, что даже их не видела. А потом раз, и одна нашлась серёжка, а потом бац-бац, и вторая вдруг оказалась под шкафом, у которого я трижды смотрела, и не только я, что, не было такого?!
Мама Марселя была намного худее своего мужа, она выглядела как те «хрупкие» леди из фильмов и мультфильмов, но, знающие её люди описали бы её как высохшую ведьму, которая, «наверняка пьёт кровь младенцев, иначе почему она не выглядит как та самая ведьма?». Разговаривая с Ларсом, она могла быть похожей на Моську, лающую на толстого мужа-слона, но Ларс был ниже неё, поэтому Луиза как бы нависала над ним, была во всех смыслах выше. Таким образом, она могла уничтожить всех и каждого своим непоколебимым и жестоким голосом, если мысли этого ничтожества, с которым она почему-то разговаривает, шли вразрез с её мыслями.
– Была, Луизочка, дорогая.
– И что я сказала после этого?
– Ты хочешь слышать слово в слово?
– Да, Ларсочка, – специально исковерканное, имя мужа она произнесла, выплёвывая яд наружу.
– «Чтобы всяких прошмандовок я больше в своём доме не видела, даже если это родня».
– И что я увидела сегодня?! Хорошо, что из карманов этой мадамы не доносился звон нашего серебра, когда она уходила! Или она аккуратно сложила его в мягкое полотенце?
Смотря и слушая своих родителей, Марсель всё больше и больше грустил, впадал в некоторое отчаяние.
«Вот вроде бы умные люди, несколько образований у каждого, такой опыт за плечами, мудрость даже, наверное. Откуда ж в вас столько злости, столько ханжества, столько… это ведь даже не консерватизм, это снобизм! Откуда его столько?» – думал Марсель. – «Скорее бы уже восемнадцать, уеду учиться, может даже имя сменю, лишь бы подальше от них. Хорошо, что осталось совсем чуть-чуть. Приеду потом лет через 5-7, повидаться, когда они соскучиться успеют, и дальше жить свою жизнь с Кирой, бедная девушка даже не пискнула, хорошо ещё что мать дождалась пока она уйдёт, а не при ней весь этот кошмар устроила».
Всё это время родители что-то кричали сыну. Ну как «кричали» – кричали было средним арифметическим, потому как мать практически орала, видимо, чтобы её слышали и соседи, а отец «компенсировал» маму, разговаривая голосом чуть тише своего обычного.
– Останешься без наследства с такими выходками! Я не для того тебя столько лет растила. – Мать попыталась выдавить из себя слёзы.
– Маааа, ну что за театральщина? Ты что, в дешёвом сериале?
– Засранец! – Луиза вытерла наигранную слезу, и, не давая никому вставить своё «последнее» слово, ушла в зал, включила телевизор, прибавила громкости, так чтобы слышно было во всём доме, и демонстративно скрестив руки, стала «вникать» в показываемую передачу.
Любящий маму Марсель, хотел бы проявить заботу, пожалеть свою маму, и раньше он бы так и сделал, тем более, что любой случайный прохожий, который увидит данную сцену, тоже захочет её поддержать, хотя бы просто морально, чтобы та не чувствовала себя такой оскорблённой, весь её вид мог говорить о том, что она бедная и беззащитная женщина. Может быть она и была таковой, но где-то настолько глубоко в душе, что и за несколько веков не докопаешься. Кроме того, Марсель привыкший к такому, знавший маму много лет, и изучивший все её повадки, понимал, даже видел, видел по её глазам, что она не смотрит передачу, что ей не нужна помощь или поддержка, в её глазах можно было увидеть очертания планов, которые она строила; слов, которые она скажет – почти сценарии; воспоминания, или даже ситуации, вырванные из прошлого, о которых можно было бы исподтишка напомнить, всадить в совесть собеседника, бросить ему их в лицо как комок грязи, от которой просто так не отмоешься: всё это пролетало в её глазах, как температурные сны, только наяву.
