– А ну пусти меня! – зашипела я и ударила его по рукам.
Больно ударила, аж ладони словно обожгло, а он даже бровью не повел. Вцепился мне в плечи, развернул к себе и прижал, будто я не человеком была, а плюшевым медвежонком.
Проводница требовательно протянула руку.
– Девушка, вы садитесь или нет?
– Сажусь! – вскричала я, пытаясь вывернуться и протянуть билет, но меня держали крепко.
– Нет, она остается тут, – этот засранец с серьезным видом говорил такие вещи, что хотелось придушить его на месте.
Я ожидала от ненормального всего, что угодно, но не того, что он сделал. Ловко выхватил из моей руки билет на поезд, купленный, между прочим, на последние деньги, отпустил меня и, пока я не сообразила, что происходит, разорвал его на клочки.
Проводница недовольно нахмурилась, глядя на теперь уже бесполезные кусочки бумаги, пожала плечами, поднялась по ступенькам и захлопнула дверь. Через несколько мгновений поезд тронулся, и вдаль с перрона понеслись мои надежды на спокойную жизнь.
– Ты что сделал? – ошарашенно спросила я, разворачиваясь к этому гаду.
Которого ненавидела всей душой. Но ведь, как известно, любовь и ненависть – две стороны одной медали. Нельзя ненавидеть того, к кому равнодушна. И злобой я пыталась заглушить совсем иное чувство, которое хотелось вырвать с корнем и швырнуть ему в лицо.
– Ты никуда не поедешь, – спокойно сообщил он, все еще настороженно глядя на меня.
Правильно боялся, я ведь и фингал могла поставить на смазливой мордашке – то-то фанатки изведутся, истекая ядом и яростью по отношению к неведомому вандалу, который посмел украсить лицо их кумира такой отметиной. Впрочем, они и так меня терпеть не могут, и от этих завистливых взглядов всегда было очень тошно. И я не желала возвращаться в то время.
Он цепко схватил меня за локоть.
– Идем, отвезу тебя домой, – и потащил за собой.
Силен, уж точно сильнее меня, не говоря о том, что на голову выше. Куда мне там сопротивляться. Хотя, надо признаться, держал хоть и крепко, но аккуратно, даже больно не было, а ведь мог и до синяков сжать – руки у него были, что стальные цепи, это я знала не понаслышке.
– Ты постоянно все решаешь за меня! – сорвалась я на крик, вырываясь. – Я тебя просто ненавижу! Ты привык, что этот мир крутится вокруг тебя, привык, что все слушаются твоего не то что слова – жеста! А как давно ты был таким же, как и я? Как давно ты играл по паршивым клубам перед пьяными в стельку парнями, которым лишь бы что грохотало? С каких пор ты стал таким, как сейчас?!
Он молча стоял напротив меня, опустив руки, не скрещивал их на груди, как делал обычно, когда хотел отгородиться от злых слов. Спокойно, словно мой гнев и не задевал его, хотя я видела, что серые глаза потемнели, будто от злости. Но знала, что это не ярость, это боль. И с мстительным удовольствием била по самым его уязвимым точкам, с какой-то болезненной радостью глядя, как этот человек сейчас тщетно борется с самим собой.
Тот, кого я так любила.
И тот, кого я так ненавидела.
– Черт с тобой, – внезапно сказал он, резко развернулся и пошел прочь.
От одной из колонн мгновенно отделилась тень – его постоянный телохранитель. Я помнила, как непрерывно ругался он с менеджером и начальником охраны, когда к нему приставили этого молчаливого мужчину, настоящего профессионала – стены тряслись и окна звенели. Уж чем-чем, а голосом этот дьявол не был обделен – благодаря этому я и обратила на него тогда свое внимание. А когда поняла, что влипла, и что к невероятному голосу прилагается еще и все остальное, совершенно невыносимое и с паршивым характером, хотя очень и очень привлекательное – уяснила, что для меня пути назад нет.
Зато теперь меня отпускали действительно на все четыре стороны. Такого он еще никогда мне не говорил, да наверное и не сказал бы, если бы я себя так не повела. И вот тут-то мне стало действительно нечем дышать. Глупая, наивная идиотка, я хотела, чтобы он оставил меня в покое, в душе желая совсем иного – и он, этот гад, знающий меня лучше, чем я сама, и видящий насквозь, выполнял именно то желание моего внутреннего «я».
