«Дорогой, любимый мой! Уже столько лет мы не знаем, как ты, и неумолимо отдаляемся от тебя. Дни проносятся, дети растут. Мы стараемся, мы выживаем. Всё чаще думаю о тебе, о том, как ты. Да храни тебя Бог! Люби меня, думай обо мне, думай о детях. И, возможно, наша вера поможет нам когда-нибудь встретиться. Может, не в этой жизни, но хотя бы в следующей…
Вечно твоя, Изабелла».
Письма, письма, письма… Анна составляла их с завидной регулярностью. Вот родилось и ещё одно. Механически перечитав его, она активировала отправление; кристалл мигнул лиловым цветом и погас. А на душе остался неприятный осадок, подобный тяжёлому пеплу. Она писала эти письма, потому что привыкла их писать. Раньше они хоть на какое-то время возвращали веру в то, что однажды послания дойдут до адресата, что этот ад наконец-то закончится… Но с каждым разом надежды оставалось всё меньше и меньше. Анна тщетно уговаривала себя, что если имперцы не захватывают новые земли, то всё-таки был найден способ их победить; что нужно подождать ещё совсем чуть-чуть…
Снова накатывала истерика, и справиться с ней в этот раз, видимо, не удастся. Последний раз это было так давно, когда всё только начиналось, когда её мир вдруг оказался отрезан – Барьером. Она принялась убеждать себя, что Эдварду сейчас в сто, а может, и в тысячу раз хуже. Ведь у неё есть дети, а он остался один, совсем один на той стороне.
Подступили сдавленные рыдания. Плечи судорожно подрагивали, слышались первые приглушенные всхлипы. Где-то на грани сознания стучались мысли: «Сейчас не время!» и «Главное, не разбудить детей». Но их было уже недостаточно. В сознании всплывали образы и картины того, что она так пыталась забыть, или хоть на время спрятать далеко-далеко, чтобы обдумать и отпустить, когда всё закончится. Только убеждённость, что этому ужасу не суждено закончиться никогда, проявилась так ярко, так отчетливо! Анна зажала рот руками, чтобы приглушить рыдания, а по щекам уже катились предательские слёзы…
Анна отнюдь не считала себя неженкой (особенно по сравнению с некоторыми придворными дамами), находя в душе даже отголоски цинизма. Тем более многие семьи обучали своих детей обходиться без прислуги и самостоятельно вести хозяйство – на случай захвата Империей. И всё же никому не было известно, что происходит в самой Империи: после вторжения на чужие территории и установки барьера всякая связь мгновенно прекратилась. Магические воздействия поглощались, сигналы от кристаллов исчезали. Шпионы и диверсанты, которых засылали к врагу, проходили беспрепятственно, только вот обратно не возвращались никогда. Люди задавались вопросом: что находится по ту сторону? Долгое время все думали, что попасть к ним из-за барьера невозможно, но однажды были задержаны подозрительные люди, оказавшиеся разведчиками Империи. На чём именно они попались, Эдвард не уточнял, однако на полученные от них сведения возлагались большие надежды. Информация была крайне секретной, но именно благодаря ей впервые за долгое время в сердцах родилась надежда.
Теперь же Анна знала об Империи значительно больше, но от этого легче не становилось: здесь и сейчас она никто. И можно было бы примириться с ситуацией, будь она совсем одна, но ведь вместе с ней и её дети. Пусть они уже не помнят другую жизнь, но она-то знает, что все могло быть иначе. Сама она готова пережить многое. НО ДЕТИ!..
В таком состоянии она не сразу поняла, что в дом кто-то отчаянно стучит. И, как видно, достаточно долго: были слышны приглушённые ругательства. Всхлипывая, она начала прислушиваться и судорожно соображать. Стучали в дверь чёрного хода, и это настораживало. Обычно посетители приходили с главного хода, тем более ночью. Дверь же чёрного хода выходила к калитке за домом, а та – на глухую тёмную улицу, где и днём-то находиться опасно. Анна перебрала в уме всех тех, с кем была договоренность на помощь в родах. Однако сейчас ни у кого срок не подходил. Но всё возможно: вдруг объявился кто-то новенький?
