Бернард проснулся рано утром, открыл глаза и долго не вставал с постели. Комнату освещала глиняная лампа. В ней почти не осталось масла, прогоревшего за ночь, и фитиль едва тлел. Мышак разглядывал узор на деревянном потолке, пытаясь в полудрёме отыскать какой-то смысл в трещинках и сучках на досках, но не находил. Он сел на кровати и привычно потёр лапами мордочку и усы.
Рядом с кроватью лежал один из тех соломенных ковриков, которые мыши любят класть на пол и вешать на стены в своих домах. Его украшал плетёный орнамент, типичный для Восточного Тироля: мастерицы изобразили реку Драву и мышей, веселящихся на празднике Урожая. На коврике ожидали хозяина любимые тапочки, привезённые сюда из старой норы в Лиенце.
Посидев с полминуты и окончательно проснувшись, Бернард, кряхтя, встал, оперевшись лапой на письменный стол, стоявший подле кровати. Мышак любил работать при естественном свете, потому поставил его здесь, на втором этаже башни, у единственного окна.
Он принялся за обычные упражнения, разминая шею, все лапы и хвост. В последнее время хвост особенно затекал, если спать на спине. Боль будила Бернарда посреди ночи и побуждала сменить позу.
Вспомнилось, как Элиза любила спать на животе или даже свернувшись клубочком. В их первой норе, такой маленькой и уютной, совсем не было места для большой кровати, и они спали в гнезде из сена. Бернард отползал в сторонку, чтобы дать место сопящей жене. Когда мышиная семья пополнилась сыном Гербертом, папа Бернард переехал в угол на этот самый соломенный коврик, чтобы дать место матери и дитяти.
Бернард согнулся, пытаясь достать пальцами хвост, повисший между задних лап. Он не позволял себе жульничать и старался делать всё честно. Зачем обманывать самого себя? Когда ему, наконец, удалось схватить ускользающий хвост, на пол лёг солнечный луч. «Надо же, – удивился мышак, – оказывается, уже вполне рассвело, а я думал, что стал слишком стар и бессонница будит меня ещё затемно».
Обычно в вечернее время он закрывал шторы, чтобы наружу не мог пробиться свет от лампы, а перед сном открывал небольшую щёлку, поскольку любил просыпаться на работу от лучей восходящего солнца.
Мышак погасил лампу, прижав железным колпачком горящий фитиль, и раздвинул шторы. Через мутное стекло виднелись листья, которые ветер набросал почти вровень с окном. Трава ходила волнами от порывов; по небу летели серые облака, подобные рваным тряпкам. Ничего не напоминало вчерашний погожий день, хотя время от времени на листья падали лучи осеннего солнца, окрашивая их в багряные цвета.
Его предшественник предпочитал подвал, где сделал отнорок и устроил там свою спаленку. «Это потому, – размышлял Бернард, – что он был из лесных мышей, а я из домовых». И не без гордости добавлял: «Лесные-то всегда хотят поглубже зарыться в землю, а мы – домовые – не боимся верхних этажей». Впрочем, он не стал закапывать отнорок, а приберёг его для хранения припасов. Кто познал голод – тот всегда имеет еду впрок. Так и Бернард, получая жалование не столько в деньгах, сколько продуктами и углём, делал большие запасы. Иногда он спускался с горы в деревню Лафант, где по субботам устраивались ярмарки.
Деревенская ярмарка – это лучшее место, чтобы поговорить и поиграть с другими мышами, услышать новости и сплетни и закупить побольше продуктов. Набрав большой короб всякой всячины, Бернард устремлялся в обратный путь, карабкаясь в гору по лесной дороге несколько километров. Хоть путь был трудным и долгим, мышак был рад спрятать в кладовую ещё несколько колбасок, банок с капустой и другими овощами. Чем больше, тем лучше. Он не волновался, что продукты испортятся. В подвале – и особенно в отнорочке – сохранялась постоянная прохлада, даже в жаркие июльские дни.
