Патронов – хрен да маленько. Дырка в боку. Сдохшая электроника. И осторожный падальщик за спиной. Красота, короче.
Костоглод не отставал. Прятался за перекошенными стенами завалившихся двухэтажек. Шелестел мусором и ветками, принесенными ветром со стороны рощицы. Изредка что-то бормотал под нос сумасшедшим истеричным шепотком и прихохатывал.
В другое время Бек сам с удовольствием посмеялся бы над мутантом. Обозвал как-нибудь обидно и крайне люто, швырнул вон той бутылкой из-под «Смирновской», выгнал из-за развалин. И расстрелял, кромсая пулями до жути крепкие кости и эластичные бугры мышц на груди, не целясь в непробиваемый нарост на голове. И потом поржал бы над падальщиком от души.
Ага, так бы и поступил… Имея в подсумках нормальный запас патронов и не подволакивая ногу, растянутую в колене. Сейчас было не до смеха.
– Ехал грека через реку… – Бек прислонился к торчавшему посреди улочки остатку столба чуть передохнуть, – видит грека, а в реке радиоактивный сом…
Костоглод, шумнув за углом краснокирпичной стены, издевательски заухал. Еще бы эта скотина не ухала так радостно, да-да. Вот он, выдохшийся человек, готовый обед на пару дней вперед. Прямо перед ним. Бек скрипнул зубами, рассмотрев между стеной и невысоким заборчиком тварь. Вот сучье вымя…
Большой темный глаз мутанта несколько раз сморгнул, погоняв широкое белесое веко. Дырки разодранного профнастила хватало ровно на посмотреть. Не боялся, сволочь, понимал, что не станет человек стрелять. Толку, когда патронов раз-два – и обчелся? Сволочная жизнь и сволочная натура, твою мать. Чья натура? Да уж точно того выродка, что из научного любопытства слепил первых предков вот этого хихикающего чуда.
Костоглод, косясь на Бека через дырку, нервно шуршал. Это они умеют, это им ороговевшие широкие пальцы позволяют. Роют, прям на загляденье, землю всеми четырьмя конечностями. А когда не роют, просто шуршат, нагоняя страха. Куда уж больше, когда ты практически не вооружен?
Бек до мурашек ненавидел костоглодов. Нет, ясное дело, прочих местных тоже не любил. Но тут у него случилась особая любовь. Бек ненавидел падальщиков, широких, коротких, бурых с проплешинами, жрущих все попало и с удовольствием добивающих раненых людей. Бек твердо верил: добивают они жестоко не по своей звериной природе. Не-не. А специально, растягивая мучения живого еще человека так, чтобы тот мучился дольше. Так что сложно не понять, любил их той самой особой любовью. Нежно и трепетно жег найденные гнезда с мелкими, отстреливал лапы взрослым, оставляя подыхать в самых неожиданных местах с самыми негаданными соседями. Вроде кислотниц или Прыгающей Смерти.
Но то ладно, было, да быльем поросло. На повестке дня – выжить здесь и сейчас.
Бек отлепился от столба, прижал руку к пробитому боку. Ранение сквозное, кровь остановилась. Серьезного ничего не задето, идти можно. Шатает? Да еще как, но не впервой, справится. Лишь бы добраться до нейтральной земли и схрона. Понять бы еще, где он точно? В смысле – и схрон, и сам Бек.
После последнего буйства, что вышло переждать в подвале бывшего склада, электроника сдохла. Напрочь, то есть полностью, то есть совсем. КПК молчал и тоскливо посматривал непроницаемо-матовым экраном. Хорошо хоть, что Бек как по наитию отправил нужное сообщение, завязав его на сигнал патрульной «вертушки», проходившей над ним незадолго до того, как все вокруг накрыло. И закрутил в капсулу пластик с координатами Клондайка.
Бумажная военная карта, закатанная в пластик, с пометками о неподвижных аномалиях… приказала долго жить вместе с рюкзаком во время бегства. Ее просто-напросто растворило в «чертовом киселе», когда Бек, упав, зацепил его подсумком. Пришлось отстегивать всю сбрую и сбрасывать. Вариться заживо, наблюдая, как собственное тело превращается в серо-красный студень, ему не хотелось.
